Читать книгу "Сказки старого Вильнюса II - Макс Фрай"

И совершенно зря, получается, паниковал. Только окончательно испортил себе и без того незадавшийся выходной. Зато Стася вернулась живая, здоровая и совершенно не сердитая. Напротив, такая счастливая, какой он ее с детства не видел.

Спросил:

— Ты по-прежнему сторонница концепции, что кофе после полуночи действует как снотворное? Тогда я сварю.

Улыбнулась, кивнула. И вдруг снова повисла у него на шее. Второй раз за вечер. То есть, строго говоря, за последние пять минут. И за последние тридцать пять, что ли, лет — смотря что брать за точку отсчета. Как будто вдруг спохватилась, вспомнила, что у нее есть такой прекрасный брат, а она им совершенно не пользуется, и решила срочно наверстать упущенное. Что ж, лучше поздно, чем никогда.

Пошла за ним на кухню. С ногами забралась на диван. Косы растрепаны, глаза прикрыты, с губ не сходит мечтательная улыбка. Всегда знал, что на самом деле Стася — такая и есть. И только притворяется посторонней теткой с неизменным ироническим прищуром и идеально прямой спиной. Увы, чрезвычайно убедительно.

Никогда не был мастером варить кофе. И пил-то его обычно в кафе, чтобы не возиться, а дома просто заваривал чай, прямо в кружке. Но с утра, надо сказать, кофе получился превосходно, потому что варил для сестры. Сказал себе: отлично, значит, и сейчас все получится. Главное — не нервничать. Но при этом стараться.

Спросил:

— Ну и как тебе Ужупская конституция?

— Совершенно прекрасная. Особенно, конечно, пункты о правах и обязанностях ангелов. «Ангелы имеют право петь когда вздумается, не беспокоясь о том, слышат ли их люди. Ангелы имеют право быть падшими, но это не обязательно». И так далее.

— Ну надо же. Наверное, совсем недавно дописали. Раньше там про ангелов ничего не было, только про людей, кошек и собак, я точно помню.

— И синяя черепица на крышах — это, конечно, чума, — сонно сказала Стася. — Никогда ничего подобного не видела. Даже на картинках. Странно, кстати, что в Интернете фотографий ваших синих крыш нет. Или я плохо искала?

Рассеянно отозвался:

— Ну, известно же, что Интернет — это такое прекрасное место, где есть абсолютно все, кроме того, что тебе в данный момент позарез необходимо.

И только потом спохватился. Какая синяя черепица? Где она ее отыскала? Или выдумывает? Продолжает мстить за трамвай? Ладно, чего уж там, имеет полное право. Пусть.

— А этот красный дом с росписью-комиксом из жизни русалок! — продолжала сестра. — А речные кафе на плотах! И по всему городу зеркальные тенты. Полный привет! Нигде больше ничего подобного не видела. Хотя, казалось бы, такая простая идея…

— Погоди. Что за тенты? Не припомню таких.

По правде сказать, он и красного дома с русалками не припоминал. А ведь думал, что изучил старый центр до последнего камешка. И кафе на плотах в глаза не видел; с другой стороны, после того как встретил в Старом городе пивную на колесах, которую приводили в движение крутящие педали посетители, и ресторан на платформе, регулярно взмывающий к небу при помощи подъемного крана, зарекся удивляться чудесам виленского общепита.

— Может, ты просто внимания не обращал? Под таким тентом сесть надо, чтобы заметить. Снаружи обычные полосатые, а снизу обшиты осколками зеркал. Или обклеены? Не знаю, что за технология, сделано очень аккуратно, никаких швов. И каждый задравший голову посетитель может любоваться своим многократно повторенным отражением. Потрясающий эффект. Глаз не отвести.

— Где ты такое нашла?

— Да много где. Знаешь, сколько раз я останавливалась выпить кофе? Пальцев на руках не хватит сосчитать. И мне показалось, это у вас такой актуальный тренд… А, ну вот, например, на улице Синих Звезд совершенно точно.

— Какой-какой улице?!

— Синих Звезд, — повторила она, принимая из его рук дымящуюся полосатую чашку. — Мне официант название перевел, я потому и запомнила. И потом уж везде просила перевести — официантов, полицейских, просто прохожих. Слушай, какие красивые названия у ваших улиц: улица Лисьих Лап, улица Сиреневых Дев, Вчерашняя улица. Обалдеть. Слов нет. Почему ты мне никогда не рассказывал? Про всякую ерунду писал, а такие штуки — нет. Неужели решил, что мне неинтересно? Обижаешь, братишка.

Подумал: «Не может быть, чтобы все эти люди — официанты, полицейские и прохожие — заранее сговорились между собой разыграть мою сестренку. Значит, что? Совершенно верно, значит, это она сама сочинила, месть за дурацкий трамвай, стало быть, продолжается. Самая элегантная месть, какую только можно вообразить. Молодец, что тут скажешь. Я бы так не сумел».

Хотел сказать: «Ладно, все, хватит, я был дураком, когда послал тебя на трамвай, прости, больше никогда, а теперь, пожалуйста, угомонись». Но Стася была так довольна, так увлечена своей болтовней, что решил не портить ей удовольствие. Пусть выдумывает все, что пожелает. Это гораздо лучше, чем если бы она забилась в угол и дулась до послезавтрашнего утра.

— А на площади Трех Ветров, — говорила тем временем Стася, — у вас сегодня была ярмарка. Ты знал? Так и думала, что нет. Ну ничего, завтра опять будет, до позднего вечера, я спросила. Так что можем пойти вместе после твоей работы. Там продают грушевый сидр, яблочный сыр, пчелиный хлеб и еще какие-то удивительные штуки. И поставили кривые зеркала, только не те, которые делают людей худыми или толстыми, а такие, что изменяют возраст. Не знала, что уже такое изобрели! Теперь ясно, что из меня получится симпатичная старушка, можно не бояться дней рождения. А вот девчонкой я была на редкость противной. Даже не догадывалась насколько!

— Не выдумывай. Ничего не противной. Ты была отличной девчонкой.

— Вредной и упрямой. И ужасной трусихой. Только виду не подавала, а сама, знаешь, всего на свете боялась… Слушай, вот же что с самого начала хотела тебе рассказать. Там, на ярмарке, был такой дедушка с самодельными конфетами. Продавал строго по одной в руки, хоть как его уговаривай, а то бы я и тебе принесла. Объяснил, что его конфеты избавляют каждого от самого страшного страха, поэтому больше одной никак нельзя. Я, конечно, в курсе, что на ярмарке просто так положено — фокусы, шутки, розыгрыши. И дед неплохую рекламу своим конфетам придумал, согласись. Но я, сам понимаешь, все равно купила. И тут же слопала.

— Ну и как твой самый страшный страх?

— Прошел, — невозмутимо сказала Стася. — Раз, и все. Как не было. И теперь я снова могу тебя любить. Прости, что так поздно спохватилась. С другой стороны, я же и не помнила до сегодняшнего дня…

Ушам своим не верил. Понятно, что это — вдохновенная импровизация на ровном месте. Хотя бы потому, что никакой площади Трех Ветров в Вильнюсе нет, ни в центре, ни на окраинах. Но слушал затаив дыхание. «Снова могу тебя любить», — ну надо же. Совершенно неважно, что она имеет в виду, пусть просто говорит. Этого достаточно.

— В дет… — начала было Стася, но на полуслове захлебнулась зевком, столь сладким, что впору было пробормотать: «Ай, ерунда, потом» — и закрыть глаза. Но упрямства ей было не занимать, продолжила: — В детстве однажды подслушала каких-то дворовых старух. Они как раз нас с тобой обсуждали — дескать, близняшки, какая прелесть, сю-сю-сю, все как обычно. И вдруг одна сказала — дескать, если кто-то из близнецов умрет, второй немедленно умирает тоже. Буквально в тот же день. В крайнем случае на следующий.