Читать книгу "Сова летит на север - Сергей Сергеевич Суханов"

Оставшуюся часть дня они ходили по городу, оставляя за собой кровавые следы. Тех, кто падал, гиеродулы из храма Асклепия уносили в тень. Влив жрецу в рот смесь из вина и макового сока, давали полежать, а потом снова выталкивали на улицу.

Так эти несчастные и бродили до самого вечера, вызывая благоговейный страх у жителей Пантикапея. Люди падали перед ними на колени, целовали ноги, даже слизывали с щиколоток кровь. Угощать жрецов Кибелы едой или приглашать в дом категорически запрещалось.

Весь день то один, то другой из адептов в толпе вдруг закатывал глаза, а затем с криком оскоплял себя. Багровые краски заката сделали добровольное побоище еще более зловещим. Собаки с интересом обнюхивали трупы, но горожане прогоняли их камнями.

Спарток ворвался в город ночью.

Отряд проскакал к акрополю. Вокруг храма Кибелы сидели и лежали паломники. Кто-то бормотал молитвы, кто-то раскачивался из стороны в сторону. На заваленных сосновыми ветками ступенях истекали кровью раненые.

Одрис с двумя товарищами ворвались в святилище. Выскочившего на шум жреца Спарток повалил на пол ударом махайры.

И не поверил своим глазам.

Главный зал был заполнен копошащимися обнаженными телами. В свете масляных ламп сплетались руки и ноги, слышались стоны наслаждения, вскрики, истеричный смех. Оргиасты[221] совокуплялись, лежа на полу, стоя, сидя, целыми группами, которые напоминали клубки змей.

По залу разносились нежные звуки лир, замысловатые мелодии авлосов, тимпаны щадящими ударами задавали ритм.

Темные, белые, мускулистые, хрупкие, мужчины и женщины, мальчики и девочки, даже старухи — кого здесь только не было. Узнав в одной из девушек подругу Миртии, Спарток тихо застонал.

Метнулось черное пятно.

Хрисария схватила его за хламиду.

— Это дом Кибелы! — зашипела она. — Вон отсюда!

Спарток сгреб в кулак ткань под горлом жрицы. Легко поднял Хрисарию над полом — словно пук соломы. Та слабо отбивалась, хрипела.

Заорал:

— Где Миртия?

Она молчала, в глазах горела ненависть.

Тогда одрис обмотал вокруг ее шеи ремень портупеи и начал душить. Жрица покраснела, обмякла, но стоило ему ослабить хватку, как она плюнула ему в лицо. Спарток без сожаления затянул сыромять.

Отшвырнув труп старухи в сторону, бросился вперед. Переступая через тела, поднялся по ступеням к алтарю Кибелы, осмотрелся. Товарищи с факелами в руках прочесывали зал. Миртия словно исчезла.

Тогда он решил искать по всему храму.

Сразу за главным залом Спарток попал в небольшую комнату, где адепты проходили очищение, обтираясь смешанной с отрубями грязью. Жрецы возмущенно замахали на него руками, но, увидев, что наглец вооружен, отступили.

"Неужели ее держат в адитоне?"[222] — с изумлением подумал одрис.

Толкнув дверь, ворвался в святая святых.

Несколько голых мужчин растянули Миртию за руки и ноги на полу. Другие столпились вокруг, дергая себя за гениталии. Кибела равнодушно взирала на происходящее с пьедестала.

Миртия находилась в сознании, но на заплаканном лице отчетливо читалось отчаянье. Хитон элевтеры был разорван. Над ней стоял жрец со свечей в одной руке и сосновой веткой в другой.

Зарычав, Спарток врезался в толпу. Каждый взмах махайрой убивал. Каждый удар кинжалом вспарывал плоть или наносил рваную рану на лицо. Одрис носился по адитону, сея вокруг себя смерть. Выжившие прятались за колоннами или в ужасе выскакивали наружу.

Глубоко дыша, залитый кровью, он склонился над Миртией. Элевтера его не узнавала. Тогда он поднял ее на руки и вынес на теменос.

Так и шел до храма Афродиты. По дороге целовал, шептал имя любимой, молил богов привести ее в чувство. Филопатра выбежала навстречу, захлопотала и запричитала, не зная, чем помочь.

Гиеродулы бережно приняли элевтеру из рук Спартока, положили на клинэ. Потом принесли воды, чистую ткань. Филопатра обтирала ей лоб и щеки, пока она не очнулась. Миртия сначала испугалась, попыталась встать, но, узнав жрицу, затихла.

Спарток опустился на колени перед скамьей и взял ее за руку. Она слабо улыбнулась ему, потом заплакала.

2

Даиферн мрачно буравил глазами песчаную косу, которая протянулась от Ахиллия в глубину пролива. Далеко на горизонте виднелся размытый солнечной дымкой берег Таврики.

Мимо него воины тащили на веревках бревна.

Басилевс был в плохом настроении, его не покидала мысль о том, что он слишком рано выдвигается в поход на греков. Вроде бы все рассчитал — и политическую обстановку на Боспоре, и тактику удара, но под сердцем затаилось сомнение.

"Так, еще раз, — беспокойно думал он. — До берега двадцать стадиев. Пока кавалерия будет переправляться на плотах, триаконтеры перевезут пехоту и припасы. Гарнизон в Парфении небольшой, значит, я возьму город с налета. Главный вопрос в том, как поведет себя Спарток. Он уже распустил фалангу, значит, в его распоряжении только наемники. На новую мобилизацию потребуется время… Сколоты? Нет, Ишпакай в Герросе, а Октамасад и Спарток, со слов Аполлодора, — давние враги. Даже если Спарток, приведет сюда ополчение из Мирмекия и Пантикапея, я успею разграбить Парфений… Отступить никогда не поздно — плоты будут ждать меня на Северной косе под охраной триаконтер".

Несколькими днями раньше, на военном совете, мнения номархов разделились.

— Спарток соберет под стенами Парфения всех, кто может держать оружие, — увещевал один.

Другой не соглашался:

— Дел у него по горло. Отбил у тавров Китей, теперь надо отстраивать заново. Феодосия угрожает с запада, поэтому гарнизон он не будет выводить. Возьмем Парфений — ну и что, прямой угрозы для Пантикапея нет. Ячмень пора убирать, сейчас грекам не до мобилизации.

Третий говорил, что лучше не лезть на рожон. Нужно укреплять Фанагорию каменными стенами, пока Спарток не явился в Синдику с войском.

Даиферн молча слушал выступавших, не перебивал, но думал о своем. Запали ему в душу слова Аполлодора о едином боспорском чекане, мерещились набитые деньгами сундуки, сотни новых пахарей.

Под конец принял решение: "Выступаем!" Объяснил тем, что для решительной победы главное — неожиданно напасть. Если ждать зимы, Спарток узнает о подготовке к войне.

"Ударить надо сейчас и там, где нас не ждут, — подытожил он. — Зимой будем закреплять