Читать книгу "Олимп, штат Техас - Стейси Суон"

не вешает трубку, и Геп не мешает ему говорить, а сам выходит из кабинета, садится в машину, едет домой. Все это время он мыслил, как полный идиот, не принимая в расчет будущее.

— Я знаю, что ты всегда был исключительно добр к брату, — говорит отец. — Знаю, что он исчерпал все свои вторые шансы. — В голосе отца призвук неоднозначности, но, по крайней мере, Питер не защищает Марча.

Наконец Геп прерывает его:

— Дело не в Марче. Вера злится на меня, а я и сам не знаю, в чем виноват.

— Ты ни в чем не виноват, сын. Это все Вера устроила, вместе с твоим братом. А послушать твою маму — и я приложил руку, — добавляет Питер почти через силу. — Это я позвал Марча обратно.

— Я наверняка в чем-то оплошал, — стоит на своем Геп. — Вера и так ужасно разгневалась, а когда выяснила, что я понятия не имею, о чем речь, и вовсе психанула.

— Может, ты сам себя в этом убеждаешь — ищешь, что бы мог поправить? Послушай меня: если ты ее не переубедишь, ничего страшного. Попробуй смотреть на дело проще.

Геп не это хочет слышать от отца. Он хочет слышать, что отношения — это всегда непросто, но не все же они кончаются крахом. Что он сможет каждый вечер возвращаться домой к сыну, каждое утро просыпаться с ним рядом. Он вспоминает, как Вера плакала у Марча на газоне, как швырнула в него телефоном. Вне зависимости от того, что он натворил, жена его уверена: между ними все кончено.

— Пап, я тебе потом перезвоню.

Геп вешает трубку, ставит машину перед домом. Домой он ехал с мыслью, что Вера будет его ждать, хотя бы ради того, чтобы получить окончательную сатисфакцию — сказать все ужасные новости ему в лицо, но на подъездной дорожке так же пусто, как и утром.

Жена, как всегда, опередила его на два шага. Страх, что она лишит его возможности проводить каждый день рядом с сыном, превращает его былой гнев — праведное негодование, на волне которого он и оставил ей то голосовое сообщение, — в нечто решительно неуместное. Он ищет в гостиной знаки того, что там побывала жена, ни одного не обнаруживает, слегка успокаивается, выходит в коридор, заглядывает в спальню.

Сцена ухода срежиссирована на совесть: дверца шкафа распахнута настежь, обнажив поредевшее содержимое, ящики раскрыты и зияют пустотой. А вот пустых вешалок нет, и Геп воображает себе груду одежды, сваленную в багажник машины, — Вера так потом ее и вытащит, прямо на плечиках, и развесит у матери в гостевой спальне.

Записка для него написана на стикере и прикреплена к зеркалу в ванной. Вера немногословна. Она всегда считала, что действия говорят сами за себя, что мир — место довольно скучное и незачем делать его еще скучнее, повторяя то, что уже всем известно. Поэтому краткость записки Гепа не удивляет: «Можешь брать Пита в свои выходные. Предупреждай за сутки. Пиши, не звони».

Геп снимает записку с зеркала, перечитывает еще дважды. Заходит в комнату Пита — оттуда забрали столько вещей, что становится ясно: забитым багажником не обошлось, в ход пошло и заднее сиденье.

Геп знает, что времени у него в обрез: если Вера уйдет уж совсем далеко по этой новой дороге, в противоположную от него сторону, то уже не вернется. Но сегодня разбираться с этим необязательно. Сегодня нужно повидать Пита. Геп надеется, что у жены хватит чуткости понять его родительские чувства. Он вытаскивает телефон, пишет жене: «Я бы очень хотел на сегодня взять Пита».

Он сидит в комнате сына в кресле-качалке — оно слишком большое, в машину не влезло, а то бы и его увезли, — телефон на коленях. Геп знает, что он человек чуткий, едва ли не до болезненности. Знает, что не привык пренебрегать чужими чувствами. Он понимает собственные побуждения, знает, что любит свою жену, желает ей счастья. Но почему же он понятия не имеет, чем именно вызвал у нее такой гнев?

Вера на сообщение не отвечает. Геп два часа сидит в детской, упершись в пол ногами в рабочих ботинках, напрягая и расслабляя мышцы бедра — покачиваясь туда-сюда. Пытается вообразить себе жизнь без постоянного присутствия сына. Как же это он раньше-то не подумал, что заводить ребенка — значит делаться бесконечно уязвимым, и пойти на это способен только очень глупый или очень невежественный человек? Или человек сильно влюбленный, что почти то же самое.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Арти и Тея нашли в магазине мужской одежды на западной окраине Хьюстона костюм, рубашку, носки, туфли и теперь заканчивают рассматривать галстуки — дивные шелковые галстуки основных цветов, столь насыщенных, что Арти жалеет: почему она не покупала их Райану при жизни? И только тогда Тея начинает на нее наседать:

— Может, все-таки расскажешь, что там у вас такое с Арло?

Арти давно почувствовала, что Тея к истории гибели Райана отнеслась с недоверием, что ее тревожат умолчания, которых за последние два дня в речи Арти уже набралось предостаточно. Изначально Арти вызвала Тею в Олимп, чтобы та помогла ей сдержать гнев, но правду она ей пока не сказала. Это все равно что сжечь мост, не убедившись, что ты на правильном берегу. Через несколько дней Тея уедет. Марч, возможно, тоже. Гнев помогает Арти двигаться вперед, но хочется ли ей двигаться в будущее, в котором нет не только Райана, но и Арло?

Арти проводит пальцем по темно-синему галстуку с васильковыми пейсли.

— Что, пейсли опять в моде?

— Похоже. И я рано или поздно тебя разговорю. — Тея наклоняется и целует Арти в щеку.

Арти надеется, что Лавиния Барри одобрит ее выбор. В том, что его одобрил бы Райан, она уверена. Пора уже хоть чему-то пройти гладко. Но вот они расплатились, Арти забрала покупки на кассе — и ей стало ясно, что гладко не будет. Эти вещи не повесят в шкаф, их не будут оттуда вытаскивать, чтобы надеть на званый ужин или помолвку. Завтра они обратятся в пепел.

Пакеты сложены у Арти в машине на заднем сиденье, костюм в полиэтиленовом чехле повешен на крюк. Арти вытаскивает из сумочки ключ от зажигания, подает его Тее.

— Поведешь, ладно? — говорит она.

Ей надо вздремнуть. Может быть, днем не вернутся навязчивые кошмары — река, ощущение спускового крючка под пальцем, безжизненное тело Райана на берегу.

Но на десятой минуте пути у Арти звонит телефон, и, доставая его из сумочки, она снова видит эсэмэски, на которые не ответила.

— Привет, мам, —