Читать книгу "Как начать разбираться в архитектуре - Вера Калмыкова"

Средневековое миропонимание не было в такой же степени свойственно Рогиру ван дер Вейдену, как его предшественникам. Да и для него Вселенная – единый организм, неразрывная целостность, подчиненная единому закону – Создателю. Но для человека Ренессанса и для Рогира Божий мир существовал ради человека, был создан Творцом во имя человека, и человек тем самым оказывался едва ли не такой же ценностью, как и Господь. Одухотворение природы, нежный трепет милых сердцу вещей, очарование предметной среды – все это так, но лишь постольку, поскольку существует человек, читающий божественную книгу (недаром появилось столько иллюминированных книг).

Рогир ван дер Вейден не видел мир как заданное высшей волей целое. Ему не столь важны были воздух или атмосфера, в которую погружено все сущее, его мало интересовали души вещей или «детские секреты» природы. Он ставил человека в центр Вселенной, словно объявляя его и только его причиной всех следствий, и последовательно воплощал свое видение мира в каждой из работ.

Венец его деятельности – «Алтарь семи таинств». «Семь таинств» – тема изобразительного искусства, основанная на каноне, установленном Отцами Церкви и закрепленном римско-католической церковью в 1215 г. на IV Латеранском соборе. Это обряды Крещения, Миропомазания (в византийском обряде, или возложение рук епископа в латинской церкви), Причащения (Евхаристия), Покаяния (исповеди, через которую христианин получает отпущение грехов), Брака (освященного венчанием в церкви), Елеосвящения (соборования больного помазанием елеем) и Священства, или рукоположения (возложение рук епископа) в сан священника, служителя церкви.

Многолюдные композиции, весьма наглядные по смыслу (это и требовалось от религиозной живописи), помещены Рогиром в готический интерьер. «Непостижимым лесом» встают за Распятием уходящие в перспективу колонны. Но для чего они нужны – только ли с целью создания узнаваемого образа мира и храмового пространства? Только ли с целью обозначить, что любой христианский храм (в ту эпоху, разумеется, готический) суть символ мироздания? Нет ли здесь какой-либо специально эстетической задачи?

Рогир вынес Распятие Христа из алтарной апсиды, где оно находится в готическом храме, и поставил его непосредственно перед зрителем. На центральной панели «Алтаря семи таинств» в глубине храмового пространства виднеется статуя, вероятно, это Мадонна во славе. Первое, с чем сталкивается человек, входящий в храм, это мысль о Распятии, о крестной смерти за его грехи. От смерти душа верующего вслед за взглядом устремляется к милосердию, к безграничной любви и вере, т. е. ко всему, чем наполнен образ Марии после готической эпохи.

Рогир скрупулезно и подробно воспроизвел ритм архитектурных деталей готической базилики. Да, первые планы всех створок его диптиха ломают этот ритм с самого начала, но дальше он восстанавливается. И это побуждает нас понять важность ритма в живописи, да и в любом другом виде искусства. Это не просто равномерное чередование одинаковых элементов, будь то повторяющаяся деталь или жест, цветовой акцент или ракурс. Это еще и способ передать суть и смысл мироздания, прием организации изображения в целом, характеристика художественного мышления. Ритм у Рогира действительно создает иную, чем у ван Эйка, целостность: не столько пространственную, сколько временную. Это усиливалось благодаря локальному цвету (основному неизменяемому цвету предмета, который передается в живописи без учета оттенков, рефлексов и других воздействий светотени, световоздушной среды, соседства по-другому окрашенных предметов).

Готическое пространство – не единственный объект внимания Рогира. На картине «Принесение во храм» (правая створка алтаря святой Коломбы) мы видим типично романский интерьер с коринфскими (правда, растительными) колоннами, круглыми арками и сдвоенными небольшими полуарочками. Присутствует здесь и пояс ложных арок, придающий ансамблю еще большую завершенность. Кстати говоря, окна на заднем плане украшены витражами – вот пример их использования в романике. Романский интерьер воспроизвел и Альберт ван Оуватер (1415–1475) в «Воскрешении Лазаря» (1450–1460-е годы), причем на его работе окна представлены в виде довольно крупных арок, куда вставлены рамы с множеством круглых прозрачных стеклышек.

Уже в конце XV в., когда власть династии Валуа прекратилась и Нидерланды сначала стали владением Габсбургов, а затем – Испанской короны, ситуация в стране поменялась. Начались репрессии. Особенно лютовали испанские короли в середине XVI в., усмотрев в религиозной жизни нидерландцев ересь и искоренявшие антикатолические тенденции в буквальном смысле огнем и мечом. В искусстве реакцией на ужас, творившийся в стране, стали произведения великих художников Иеронима Босха, Питера Брейгеля Старшего и Питера Брейгеля Младшего, получившего прозвание «Адский Брейгель». Реакцией на преследования стали очень сильные антикатолические тенденции, которые в результате закончились тем, что в стране началась Реформация и постепенно стал утверждаться кальвинизм – одна из самых скупых и рационалистичных версий христианства. Со временем было утверждено Нидерландское исповедание (1574).

Все это важно в перспективе судьбы страны, а с нашей точки зрения – в перспективе развития идей, заложенных на рубеже Средневековья и Ренессанса. Однако вернемся в XV век и посмотрим на искусство других европейских стран.

И здесь мы с изумлением обнаружим, что готический город с его специфически организованным пространством, равно как мир природы, Божий мир, осваивались уроженцами других стран с несколько бо́льшим усилием, чем это происходило у нидерландцев. Правда, немецкий живописец Лукас Мозер (1390–1434) сумел показать архитектурную конструкцию даже с черепицей над крыльцом, но перспективой он при этом не владел, и его произведение воспринимается как декоративное, а не реалистическое. Но у других мастеров на религиозных картинах место глубокого достоверного пейзажа – торжественные золотые фоны, заставляющие вспомнить Византию. Французский мастер Бартолеми д’Эйк (1420–1470) на панели «Благовещение» (центральной на диптихе Пьеро Корпичи) изобразил готический интерьер, но никаким образом не сумел связать колонны, исполненные гризайлью, с фигурами Архангела и Марии. Попытку француза Никола Фромана (умер в 1482) изобразить реалистический пейзаж можно было бы считать удачной, если бы не явная декоративность и опять-таки неразличение перспективных планов. Зато Никола Дипр (1495–1532) в работе «Введение Девы Марии во храм» изобразил настолько сложный ракурс лестницы и до такой степени реалистическую тень, что человеческие фигуры опять-таки воспринимаются отдельно от архитектурных деталей. В любом случае, эта работа поздняя, выполнена около 1500 года.

Зато мастер Сен-Жермен-де-Пре, чьего имени мы не знаем и опознаем только по общей стилистике немногих известных работ, на панели «Пьета Сен-Жермен-де-Пре» выступил в соответствии с нидерландскими художественными принципами: в левой части на хорошо проработанном заднем плане показана панорама Белого города. Да и Жан Фуке (1420–1481) в миниатюрах Часослова Этьена Шевалье не просто реалистически проработал архитектурные детали (кстати говоря, перед нами один из древнейших видов Нотр-Дам-де-Пари), а сумел сочетать их с христианской символикой. Небо здесь дано как купол, из центра которого, где совершенно явно обозначен кавос-докса-мандорла, словом, световой круг наподобие окулюса в Святой Софии Константинопольской, выступает кисть руки – знак присутствия Бога-Отца – и указующим перстом. Рука источает сияние. По сторонам от нее разбегаются черти.