Читать книгу "С окраин империи. Хроники нового средневековья - Умберто Эко"

То же чувство утраты испытывает рабочий на заводе, но он при этом остается рядом с утраченным и сразу принимает политические меры. А любители спортивных состязаний и концертов лишь прикидываются, будто занимаются политической деятельностью; там, где они находятся, невозможно вернуть себе что-то реальное, поскольку все происходящее – это фикция. Они крушат все подряд, но понапрасну. Однако они об этом не знают. Хотя, может, им этого знать и не надо.

1975

Братство Фестиваля свободы

Надо чаще устраивать праздники. Уже даже политикам ясно, что праздники возвращают утраченную атмосферу непринужденности и позволяют забыть о разграничении личного и политического, поскольку общественная свобода напрямую связана с индивидуальной.

Но попробуй теперь устроить народные гулянья, ведь это по определению общедоступная территория свободы, а многочисленные безымянные группировки только и ждут, чтобы под лозунгом «хотим все и сразу» начать грабить супермаркеты, громить бары и «возвращать себе» то, чего им не хватает. Все это на самом деле очень печально, потому что праздник как идея играет важную роль в процессе развития политико-поколенческих движений. Он доказывает, что политический диалог осуществляется в том числе при поиске общей территории для совместного существования, и незачем привлекать для этого профессионалов.

Но если шайка маргиналов воспринимает праздник как предлог, чтобы пуститься во все тяжкие, и превращает, таким образом, поиск нового общественного сознания в антиобщественную деятельность, то вся эта затея идет псу под хвост. В том числе и потому, что подобные происшествия ставят под сомнение саму идеологию праздника. Если некие группировки используют народные гулянья, чтобы совершенно варварским образом поднять тему агрессии и «возмещения», получается, что праздник лишь формально удовлетворяет потребностям участников. Шайки, обворовывающие магазины, дают понять, что организованные праздники – это индейские резервации, которые нужны их устроителям для самооправдания, и если на самом деле воспринимать праздник как воплощение идеи о тотальном освобождении, то он оборачивается кровавой бойней. Распутать этот клубок практически невозможно, на его фоне теряют смысл даже привычные политические категории. Это не значит, что журнал Re Nudo, организации «Борьба продолжается» и «Рабочий авангард» выступали за упорядоченные гулянья, пока на другой стороне баррикад находились анархисты из «Рабочей автономии»[398]. «Рабочая автономия», как известно, понятие многогранное: с одной стороны, это сеть из узнаваемых самостоятельных организаций, с другой – стихийно возникающие временные группировки, которые сторонятся диалектики «исторических» внепарламентских формирований. Кто-то придерживается мнения, что во время беспорядков в Парке Ламбро[399] (а также на фестивалях радиостанции Radio Alice в Болонье) члены официальной «Рабочей автономии» не контролировали «неофициальных» автономистов, однако и держаться в стороне от происходящего они тоже не могли, поскольку теперь любые неуправляемые манифестации подпадали под понятие «автономии».

При этом нельзя всех без разбора записывать в бандиты, среди налетчиков на магазины попадаются и молодые рабочие – чаще всего пролетарии-«кочевники», которые мигрируют между заводами и не примыкают ни к каким группировкам. И не скажешь, что это «явно профашистские провокаторы», потому что «явные» последствия можно проследить по итогам принятого политического решения, но никак не в случае социологического осмысления явления. Большинство так называемых автономистов необязательно являются сторонниками фашизма, они всего лишь считают, что, если революционная диалектика зашла в тупик, им остается только требовать и сразу брать: нужды революции не терпят промедления и показывают себя во всей красе. Одновременно это и простейший рефлекс из разряда стимул-реакция, мощный выброс «жизненной энергии» в ответ на отторжение обществом, уныние спальных районов, показное благополучие. В результате действия этих группировок (их нельзя назвать провокаторами, однако к левым или марксистам они тоже не имеют отношения) сказываются на политических инициативах других людей и ставят в трудное положение не только внепарламентские партии, которые к этому моменту уже успели войти в парламент, но и самые радикальные формирования, вроде тех, что примыкают к Re Nudo и все еще придерживаются идеологии мирного освобождения.

Как же охарактеризовать эти стихийно возникающие движения и предугадать, какое влияние они окажут на левые организации, если точных социологических данных пока нет? Нам могут помочь только исторические параллели. Они, как и все исторические параллели, кроме совсем уж фантастических, расплывчаты, и их приходится подгонять под конкретную ситуацию, но не стоит забывать, что история – учительница жизни, и эту точку зрения следует отстаивать, невзирая на страх показаться смешным. Кроме того, утверждение, что явления повторяются дважды – первый раз как трагедия, второй как фарс[400], – не совсем верно. Порой они повторяются с определенной цикличностью и каждый раз в форме трагедии.

В нашем случае можно провести неожиданную аналогию с «апокалиптическими» течениями, существовавшими в период между Ранним средневековьем и Реформацией (в дальнейшем они никуда не исчезают, но предстают в иных обличьях). На мой взгляд, членам политических группировок не помешало бы прочитать две книги, а именно «Поклонников апокалипсиса» Нормана Кона и «Иллюминатов и харизматиков» Рональда Нокса[401].

С распространением христианства на смену неисторичному восприятию мира, характерному для язычества, пришло понимание истории как развития, от создания мира и спасения до конца времен и установления Царства Божия на земле. «Апокалипсис» Иоанна Богослова – это не только череда жутких и кровавых картин, но и оптимистичный посыл, который можно сформулировать следующим образом: все еще впереди, история человечества теперь становится местом столкновения Господа и Сатаны, избранных и всех остальных. И битва эта, которая завершится установлением Царства Христова, невозможна без заблуждений, пролития крови и смертоубийства. Последний час настанет, когда давление сокрушительной силы станет нестерпимым.