Читать книгу "Десантура-1942. В ледяном аду - Алексей Ивакин"

С другой стороны…

Полкману было немного обидно. Воюешь, воюешь, а тебя вот такие подозревают черт знает в чем.

Молодой еще… Глупый. Совсем шлемазл. За полицаев небось принял? Ага… Так и сунулись бы полицаи в самые зубы десантникам. Да и какой из еврея Полкмана полицай? Смешно…

Да черт с ним, с этим… Как его… Капитаном Гриншпуном. Раненых надо довезти…

Десантников уложили на санях по четыре-пять человек. Самых тяжелых. Остальные – легкораненые шли сами. Шатались, но шли. Сердобольные партизаны делились с ними своими скромными запасами.

Десантники не отказывались.

Полкман поражался этим парням. Молодые же совсем. Большинству и двадцати-то еще нет. Откуда столько сил… Уму непостижимо.

Размышления командира прервал дозорный с левого фланга:

– Мартын Мартынович! Лыжников заметили. Вдоль дороги идут метрах в трехстах.

– Наши? – насторожился Полкман.

– Да кто ж их разберет! В маскхалатах, идут осторожно. Не приближаются. А мы и не спрашивали их…

– Правильно, – буркнул Полкман. – Пойдем-ка глянем.

Он надел старые свои охотничьи лыжи, подбитые мехом, и сноровисто пошел за парнем из дозора.

Ходить зимой по лесу – целое искусство. В кусты не пролезешь, деревья тоже не по линеечке растут. Да и каждую кочку огибать приходится. Лыжу поломаешь – и крантец охоте. На фрицев. Или кто там шастает? Полкман смутно заподозревал, что бдительный особист послал за обозом раненых своих головорезов – проследить, что да как. Заодно и помочь, ежели немцы вдруг вылезут. Егерей немало шляется сейчас по лесам. И эсэсовцев. Этих, говорят, специально обучили на лыжах за десантниками бегать. Да еще, говорят, финны появились. Сам Полкман их еще не встречал, но слухи слыхивал.

– Вона, Мартын Мартыныч! Видите, с елок снег падает? Во, во! – Ванька Фадин, совсем еще молодой пятнадцатилетка, возбужденно тыкал деревянной лыжной палкой в сторону шевеления кустов на противоположном краю просеки.

Полкман приложил палец к губам – тихо, мол, не ори! – и снял карабин с плеча. Немецкий «маузер». Партизан его больше уважал, чем родную трехлинейку. Удобнее, зараза. Прям не снимая с плеча можно затвор передернуть. А треху – пока опустишь, пока передернешь, пока снова прицелишься. А в бою лишняя секунда жизнь отнимает. Свою или чужую. Кто быстрее… Пока быстрее Полкман. И сейчас тоже…

С той стороны просеки с винтовкой, обмотанной белыми тряпками, высунулся солдат. В белом маскхалате. Слишком белом. Десантники все в грязных, прожженных халатах. А этот очень уж чист. За первым вышел второй, третий, четвертый… Пятеро. Небольшой дозор. И двинулись через открытое пространство, пригибаясь.

Полкман прицелился…

– Хальт! Хенде хох! – крикнул он своим мощнейшим басом. И на всякий случай добавил вечный русский матерщинный пароль.

Немцы, а это были именно они, партизан уже не сомневался, почти мгновенно брызнули в стороны, залегли и открыли стрельбу. И стали почему-то отползать!

Полкман не стрелял, удобно устроившись за шикарной толстой сосной.

– Дядь Мартын, дядь Мартын! Чего не стреляем-то, а? Чего не стреляем-то? – волновался Ванька.

Цыц, Ванька! Лежи спокойно!

Немцы палили недолго. Хорошие вояки. А на выстрелы уже бежали партизаны и некоторые десантники. Которые поздоровее.

Немцы приподнялись и рванули обратно.

– Дядь Мартын, дядь Мартын! Ну чего?

– А чего? – улыбнулся сквозь бороду Полкман. – Пусть идут. Потом прищучим. А то сбегут и приведут сюда подмогу.

Ванька нахмурился, решив, что командир струсил. Обычное решение для пятнадцатилетнего мальчишки, рвущегося в бой.

Чтобы пострелять.

И отомстить за повешенную мать.

– У нас, Ванька, сейчас другая задача – раненых довести, а не в бой ввязываться. Понял? Доведем – повоюем. – Полкман подмигнул и потрепал мальчишку по голове. Но тот дуться не перестал. Еще бы. Командир не дал пацаненку вырезать десятую зарубку на прикладе.

– Все нормально, товарищи! Немецкий дозор! – поднялся Полкман навстречу бегущим партизанам и десантникам. – Был, да я на них рявкнул, они и сбежали. Так, Ванька?

Ванька хмуро кивнул.

Кто-то засмеялся. От голоса Полкмана даже лошади приседали.

– А теперь обратно к саням и давайте-ка ходу прибавим. Чтоб гости не пожаловали.

Но без гостей в этот день не обошлось.

Они пожаловали, когда санитарный обоз уже подходил в краю болота Гладкий Мох. Полкман пожалел было, что не попытался кончить тех немцев на просеке. Но жалеть надо было раньше. А сейчас надо было воевать.

И партизаны бой приняли, прикрывая отходящих измученных десантников.

Бой в лесу – страшная штука. Не видно ни черта. Кругом кусты, деревья, и из-за каждого куста, из-за каждого дерева может выскочить враг. Люди больше стреляли куда-то в сторону, откуда лаяли немецкие автоматы, хлопали карабины и басовито гудели короткими очередями пулеметы.

Кто слышал чешущий звук немецкого «МP», тот никогда его забыть не сможет. Как и не сможет забыть, как косит ветки пила немецкого «MG». Но это вспоминается потом, на старости лет, а до этой старости надо еще дожить.

Ванька Фадин о старости не думал. Более того, он был уверен, что до старости не доживет. Не успеет. Он просто стрелял на любой звук, на любое шевеление веток, на любое мелькание белых маскхалатов. От каждого выстрела трехлинейки закладывало уши, хотя Ванька уже научился стрелять с открытым ртом. И очень болело отбитое отдачей плечо. Но и этого он не замечал. Он просто бил, бил, бил по мелькающим фигурам врагов. Кто-то из них падал, но Ванька не считал тех, в которых был не уверен.

А вот этого… Бах! Немец перегнулся в поясе и медленно завалился на бок, нелепо махая руками. Раз! Второй немец пополз к упавшему… Бах! Два! Хороший день!! Больше тут никто не пополз, хотя эти двое еще ворочались, оплескивая теплым снег. Еще два выстрела – упокоились фрицы…

– Ванька, ты как?

Он ошалело оглянулся. К нему подползла Маша Шувалова, санинструктор отряда.

– Цел, уйди отсюдова, дурища! – ломающимся голосом рявкнул на нее Ванька. Ему показалось что грозно, но Маша только улыбнулась. И поползла дальше.

А тем временем позади оборонительной линии партизаны разворачивали свою артиллерию. Снаряды берегли, выжидая удачный момент.

И он пришел. Немцы зачем-то стали небольшой толпой перебегать дорогу. Наводчик сорокапятки словил их удачно, вмазав фугасным снарядом прямо в центр бегущей кучки. И фрицы разлетелись в разные стороны, разбрасывая вокруг руки, ноги, головы и прочие части тела.

Дядька Мирон Авдеев служил еще в царской армии артиллеристом. Пригодилось, вот опять немцев погонять… Без вилки, между прочим! А на вилку снарядов-то и не хватит. Один остался. Эх, руки чешутся еще бахнуть! Но Мирон выжидал… Мало ль чего…