Читать книгу "Возвращение домой.Том 2 - Розамунда Пилчер"

«Орчард-роуд, Сингапур.

16 января.

Любимая Джудит!

У меня мало времени, так что буду краткой. Завтра мы с Джесс отплываем на теплоходе «Раджа Саравака» в Австралию. Четыре дня назад японцы овладели Куала-Лумпуром и, как ураган, приближаются к Сингапуру. Еще под Новый год поговаривали, что, по мнению губернатора, всем bouches inutilesследует покинуть остров. Имеются в виду женщины и дети, и я подозреваю, что по-французски это звучит не так оскорбительно, как в переводе — «лишние рты». С тех пор как пал Куала-Лумпур, отец, как практически и все остальные в городе, мотался целыми днями по конторам судоходных компаний, пытаясь раздобыть для нас с Джесс билеты на корабль. Да еще к нам потоком хлынули бежениы, так что вокруг страшный кавардак и смятение. Тем не менее, только что (11 часов утра) твой отец, появился и сообщил, что достал два места на теплоход (не иначе как дал кому-то взятку) и завтра утром мы отплываем. Разрешается взять только по одному небольшому чемодану на человека: места для багажа нет, на судне яблоку негде упасть. Папа вынужден остаться. Он не может с нами ехать — на нем лежит ответственность за контору компании и за своих подчиненных. Я страшно боюсь за него и с ужасом думаю о разлуке. Если бы не Джесс, я бы рискнула и осталась, но, как всегда, мне приходится в душе разрываться надвое. Мы бросаем слуг, дом и сад, и у меня такое чувство, будто меня с корнем вырывают из земли.

Джесс очень расстроилась из-за того, что нам придется покинуть Орчард-роуд и расстаться с А-Лином, Амой и садовником. Со всеми ними, ее друзьями. Но я сказала ей, что мы поплывем через море, это будет захватывающее приключение, и сейчас они с Амой укладывают ее чемодан. У меня нехорошее предчувствие, но я твержу себе, что нам несказанно повезло. Когда мы прибудем в Австралию, я пошлю тебе телеграмму с новым адресом, чтобы ты знала, куда писать. Пожалуйста, дай знать обо всем Бидди, у меня нет времени написать ей».

Письмо было начато обычным почерком Молли Данбар — ровным и аккуратным, как у школьницы. Но по мере того как оно подходило к концу, почерк неуклонно портился, и теперь это были уже какие-то лихорадочные, покрытые кляксами каракули.

«Странно, но у меня в жизни то и дело бывают моменты, когда я вдруг начинаю задавать себе вопросы, на которые нет ответа. Кто я? Что я здесь делаю? И куда я иду? Сейчас все это как будто обретает ужасающую реальность и похоже на навязчивый кошмар, который снова возвращается. Как бы я хотела попрощаться с тобой по-человечески, но сейчас мне ничего не остается, кроме этого письма. Если что-нибудь случится со мной и с папой, ты ведь позаботишься о Джесс, правда? Я так тебя люблю. Думаю о тебе все время. Я напишу из Австралии. Родная моя Джудит!

Мама».

Это было последнее письмо от Молли. Три недели спустя, пятнадцатого февраля, японцы вступили в Сингапур. И после этого — ничего.

«Корабль „Сазерленд“,

Центральный почтамт, Лондон.

21 февраля 1942 г.

Дорогая Джудит!

Я обещал, что рано или поздно напишу, и похоже, получилось скорее поздно, чем рано, ведь уже почти месяц прошел со дня нашей встречи. Я мог бы черкнуть на скорую руку несколько строк, но из этого было бы мало толку, и я знал, что если и замешкаюсь, то ты меня поймешь и простишь.

Мой адрес умышленно вводит в заблуждение. Наш корабль вовсе не втиснут в какой-нибудь ящик на лондонском Центральном почтамте, а стоит на ремонте на бруклинской верфи — мечта каждого британского моряка. В Нью-Йорке нас встречают с распростертыми объятиями, сроду не видывал такого гостеприимства. Не успели мы благополучно стать в сухом доке на ремонтные работы, как пошло-поехало — вечеринки, приемы, развлечения. Меня и помощника капитана (Джока Куртина, австралийца) тут же повезли на коктейль в роскошную квартиру на восточной стороне Центрального парка, где с нами носились как с какими-то героями и вообще баловали незаслуженным вниманием. На этом приеме (а их было столько, что никакая печень не выдержит) мы познакомились с очаровательной парой, Элайзой и Дэйвом Барманнами, которые тут же пригласили нас на выходные в свой дом на Лонг-Айленде. В назначенное время они заехали за нами на «кадиллаке» и доставили по лонг-айлендской автостраде сюда, в свое загородное жилище. Это большой, старый деревянный дом в деревне под названием Лиспорт, на южном берегу Лонг-Айленда. Два часа мы сюда добирались, и поездка была скучная, по дороге не попадалось ничего примечательного — одни рекламные щиты, забегаловки да стоянки подержанных автомобилей. Сама деревня, однако, расположена в стороне от магистрали, и здесь чудесно: зеленая трава, частоколы, тенистые деревья, аптека, пожарное депо и деревянная церковь с высокой колокольней. Такой я всегда и представлял себе Америку, знаешь, как в тех старых фильмах, которые мы когда-то смотрели, где все эти девушки в полосатых льняных платьях выходят в конце концов замуж за парней с соседнего двора.

Дом стоит у воды, к берегу спускаются зеленые лужайки. (Это еще не океан, потому что Грейт-Саут — что-то вроде лагуиы, отделенной от моря песчаной косой Файр-Айленда. А за Файр-Айлендом уже начинается Атлантика.) Есть поблизости и маленькая пристань с развевающимся звездно-полосатым флагом и множеством прелестных яхт и парусных шлюпок на якоре.

Такова в общих чертах окружающая обстановка. На улице холод, хотя и приятный — сухой и бодрящий. Чудесное утро. А здесь, где я пишу это письмо, сидя за столом и глядя в окно поверх летнего флигеля и плавательного бассейна, удивительно тепло — за декоративными решетками скрыты батареи центрального отопления. Благодаря чему дом обставлен по-летнему: голый, без ковров, паркет, белые хлопчатобумажные занавески, всюду — светлые, свежие тона, и пахнет смесью кедра, пчелиного воска и масла для загара. У нас с Джоком по отдельной спальне со своей собственной ванной. Короче, ты уже поняла, что мы тут купаемся в роскоши.

Как я уже сказал, доброта и радушие наших хозяев просто не знают границ, даже неловко делается — ведь нам фактически нечем их отблагодарить. Судя по всему, это — неотъемлемая черта американского характера, и, по моей теории, восходит она ко временам первых колонистов. Поселенец, завидя облачко пыли, велел жене бросить в котелок, еще парочку картофелин. Правда, в то же самое время (оборотная сторона американской медали) он тянулся за своим ружьем.

Все, обо мне больше ни слова, теперь буду говорить о тебе. Я думаю о тебе каждый день, есть ли какие-нибудь новости о твоих родных? Падение Сингапура — форменная катастрофа, возможно, тягчайшее поражение за всю историю Британской империи. Совершенно очевидно, что оборона города была организована бездарно, все наши действия — одна сплошная ошибка. Конечно, для тебя это небольшое утешение, если до сих пор нет никаких известий. Но не забывай, что война кончится — пусть это случится не так скоро, — и я уверен, что придет день, когда вы снова будете вместе. Плохо, что Красный Крест на Востоке не имеет возможности связаться с родными пропавших… Военнопленные в Германии, по крайней мере, находятся под его защитой. Но, как бы там ни было, я не теряю надежды, думая о вас. И о Гасе Каллендере. При мысли о нем меня всякий раз охватывает мучительное чувство вины. Сам я катаюсь как сыр в масле, а каково-то ему сейчас, бедняге! Впрочем, предаваться самобичеванию всегда было бессмысленным занятием».