Читать книгу "Счастливые люди правильно шевелят мозгами - Руби Уэкс"

Итак, хроника моего участия в телесериале о генеалогии.

День 1.

28 июня

Вместе со съемочной группой прилетела в Вену: здесь когда-то жили и отец, и мать. Мы приехали в отель, который отличается тюремным декором, и портье там ведет себя как тюремщик: невзлюбил меня за то, что я попросила тихий номер не окнами на шоссе. Кровать оказалась твердая как камень, а матрас тоненький. Всю первую ночь я ворочалась без сна, искала по Интернету другие гостиницы и утром съехала. Съемочной группе сказала, что, поскольку мне предстоят душевные потрясения, то жить я хочу в удобном номере.

День 2.

29 июня

Сегодня режиссер вручил мне фотографии моей матери в молодости. На них она совершеннейшая кинозвезда и позы принимает соответствующие. Рядом с ней Грета Гарбо выглядела бы как пожилой чихуахуа. На многих фотографиях мать заснята с разными мужчинами, предполагаю, ее любовниками: то они вместе катаются на лыжах в Альпах, то лежат на пляже, похоже, что на Ривьере, и везде она изумительно красива и шикарна.

Обедать мы пошли в типичную венскую пивную, отделанную темными деревянными панелями – такой стиль кабаре времен начала нацизма. На стенах роспись: ангелы, ангелы, а перед ними на коленях люди, которые ублажают их орально (честное слово, я не шучу), а ангелы улыбаются. Сидишь, ешь шницель и смотришь на такое.

Знаете, иногда попадаешь куда-нибудь, и это место кажется совершенно бессмысленным? Для меня таким местом оказалась Вена. Позже мы пошли погулять и миновали магазин игрушек, а там в витрине плюшевые медведи попарно в неприличных позах.

В ресторане меня познакомили с Элинор, историком. Она отвела меня к соседнему дому и сказала, что именно здесь мой отец сидел в тюрьме. Отец как-то рассказывал, что в молодости сидел в тюрьме и учил всех сокамерников заниматься гимнастикой, чтобы не утратить форму. Элинор же сообщила, что отца посадили в тюрьму как еврея и никакой гимнастике он никого там не учил, но узников пытали. Нацисты заставляли их прыгать как кроликов. Узники постарше падали, и нацисты били и унижали их. По словам Элинор, отец выдержал эти прыжки только потому, что был помоложе. Потом она вручила мне открытку, которую мать послала отцу в тюрьму. Она просила его быть храбрым и соблюдать осторожность, писала, что он ни в чем не виноват, писала, что думает о том, каково ему приходится, и каждый день плачет. Обещала, как только его выпустят, накормить его повкуснее. Я сама чуть не заплакала. Я даже не знала, что мать так любила отца, и эта фраза с обещанием накормить звучала так невинно и нежно. Она писала ему и другие открытки, вроде бы о каких-то пустяках. Но на самом деле все они были зашифрованными планами побега.

Элинор также показала мне оригинал письма из гестапо, полученного отцом: в нем отцу сообщалось, что отныне он будет «под присмотром» гестапо – подразумевалось, что его отправят в концентрационный лагерь Дахау, если он, выйдя из тюрьмы, не уедет из Вены. На тот момент нацисты просто хотели, чтобы евреи убрались. Массовое уничтожение евреев началось позже. Но австрийцы в считанные дни превратились в дикарей: недавние мирные знакомые и соседи начали избивать евреев на улицах, громить и грабить их жилища. Полиция этому попустительствовала, разгуливала со свастикой на рукаве и не препятствовала растущим погромам. Немецкое СС выпустило обращение к австрийцам, призывая воздержаться от самосуда и прекратить погромы, заявляя, что евреи если и должны быть наказаны, то в соответствии с немецким законом. Вскоре всему миру предстояло узнать, что такое немецкий закон…

День 3.

30 июня

Съемочная группа отвезла меня в квартиру, где мои родители жили в 1930-е годы. Просторные комнаты, высокие потолки, окна на канал… Похоже, торговля требухой была в те времена делом прибыльным. Возможно, я забыла об этом упомянуть, но именно такова была тогдашняя профессия отца, и в этом качестве он продолжил работать в США. (Я всегда старалась приукрасить это название и говорила, что он занимается дизайном сосисок в тесте.) Словом, он хорошо зарабатывал. В 1938-м в этой квартире его арестовали нацисты. Я прошлась по квартире, проверила, куда выходят окна в задней половине квартиры и мог ли отец сбежать. Но нет, не мог: слишком высоко. В этой квартире меня познакомили с историком, который рассказал мне, как именно отец бежал в Америку.

Когда отец вышел из тюрьмы и получил от гестапо «добрый совет» поскорее уезжать из Австрии или отправляться прямиком в концлагерь Дахау, он купил билет на самолет в Бельгию. В 1938 году билет стоил две с половиной тысячи долларов на нынешние цены. Откуда же отец взял такую сумму в те времена, когда даже богачи редко летали самолетом? Неизвестно. Когда он прибыл в Бельгию, местные власти отказывались его впустить, пока он не предъявит доказательства, что у него есть деньги в каком-нибудь бельгийском банке и он в состоянии себя обеспечить. Отец предъявил эти доказательства. Как он умудрился в те времена перевести деньги в заграничный банк, тоже загадка. Но самое поразительное впереди. За две недели до того, как нацисты оккупировали Бельгию и начали уничтожать евреев, отец отплыл на пароходе, уходившем в Нью-Йорк. Как сказал мне историк, это была огромная удача. Как отец попал на судно и как высадился с него, если в те времена невозможно было попасть в Америку без надлежащих документов и к тому же Америка уже перестала принимать евреев[14].

Судя по всему, у отца была дерзость и напор – то, что на идиш называется «хуцпа». Я очень этим горжусь, потому что, похоже, остальное наше семейство унаследовало от него эту дерзость. Его брат Мартин и их мать бежали на Кубу и оттуда в Америку. Второй отцовский брат, Карл, отправился на Мартинику и оттуда перебрался в Америку. Сестра – в Лондон и оттуда в Америку. Участь деда неизвестна, он оставил семью очень давно, еще в молодости.

Перед отъездом в Бельгию отец успел быстро жениться на матери, которой тогда было двадцать четыре года. У меня есть их фотография тех времен – на фото они вылитые кинозвезды той эпохи. Еще один историк отвел меня в синагогу, где они сочетались браком. Точнее, само здание синагоги не сохранилось – мы увидели лишь пустое место между домами, как выбитый зуб. Тут я поняла кое-что, чего раньше не осознавала: моя мать была в Австрии во время печально известной «Хрустальной ночи»[15]. Это ночь погромов, когда нацисты сорвались с цепи, сожгли и разгромили тысячи еврейских жилищ, лавок и большую часть синагог. К счастью для матери, вскоре после того она получила письмо от дальних родственников из Гамбурга и через месяц после «Хрустальной ночи» отплыла в Чикаго. И теперь я совершенно уверена: ее душевное равновесие и здоровье были сломлены именно тогда, когда она, совсем юная девушка, была вынуждена бежать из роскошной Вены, полной музеев, театров, кафе, таких богато украшенных, словно каждый дом был тортом со взбитым кремом. Мать была голубоглазой блондинкой, серьезной, образованной девушкой, вероятно, одной из представительниц тогдашней венской золотой молодежи.