Читать книгу "Парижское эхо - Себастьян Фолкс"

Поэтому я рада, что могу поделиться своими воспоминаниями. Надеюсь, что меня когда-нибудь услышат молодые люди и мой рассказ поможет им разобраться, что на самом деле случилось. Как они поступят с этим знанием? Повлияет ли оно на их жизнь? Об этом, конечно, не мне судить, и все же я очень благодарна работникам Центра Жана Моллана за приглашение и возможность обо всем рассказать.

Кстати, после того случая мои волосы никогда не выглядели прежними. Еще совсем молодой я поседела и с тех пор всегда носила прическу выше плеч. Я изменилась и забыла о той девчонке, которой когда-то была. Я больше не выпрыгивала из поезда в своем пальто нараспашку и не летела по ступенькам навстречу миру в надежде пережить невероятное приключение.

Следующие три дня после прослушивания я провела взаперти в своей комнате на Бют-о-Кай. Для Тарика я оставила записку с просьбой меня не беспокоить. Время от времени я слышала шаги, а по утрам – кашель, который появлялся всякий раз, когда он курил свою ядреную травку.

Вынуждена признать: Тарик превратился в куда более внимательного постояльца. Он больше не хлопал дверями и не курил в гостиной. А еще мне нравились денежные подношения, которые он оставлял на кухне, возле миски с фруктами; они настраивали меня на благодушный лад.

Сидя в своей комнате, я переслушала показания Жюльетт, изучила все свои комментарии и еще раз прошлась по интервью с Матильдой. Потом я приступила к записям, которые делала во время работы с другими свидетельницами, в других библиотеках.

Наконец, перечитав стандартные источники по истории оккупации, я поняла, что готова приступить к написанию главы. Я собиралась добавить в нее новые цифры из архивных документов, попавшихся мне в Еврейской библиотеке на рю де Тюрен, а также обильные цитаты из аудиозаписей. Еще в моем распоряжении оказались данные о зарплатах женщин и статистика беременностей в годы оккупации. В общем и целом материала набиралось вполне достаточно.

Была только одна проблема, с которой я никак не могла разобраться: под ее решение не очень подходил академический формат – слишком многое придется выкинуть. Мне очень нелегко дались показания Матильды и Жюльетт, и еще сложнее было переварить услышанное. Однако от мысли, что в книгу их личные истории войдут урывками и лишь в искаженном виде, мне становилось не по себе.

Вынырнув из пучины грез, я обнаружила на телефоне несколько пропущенных вызовов и сообщение от Джулиана. Два дня спустя, когда мы встретились у него дома, в квартире над эльзасской пивной, я объяснила суть своих затруднений.

– Может, тебе написать собственную книгу? – предложил Джулиан.

– Да, но какую? – Я провела рукой по волосам. – «Героини Сопротивления»? С фотографиями красивых молоденьких девушек? Ну уж нет!

– Погоди, давай подумаем. А пока выпей чаю. Когда нам, англичанам, нужно принять решение, мы обязательно пьем чай. – Джулиан выключил чайник и добавил: – У книг такого формата, конечно, не самая лучшая репутация. Но это совсем не значит, что ты не можешь взять похожий формат и написать что-то хорошее.

Что-то, что передало бы атмосферу случившегося. Шесть очерков? Может, восемь или даже десять. Выбери самые волнующие и показательные случаи. Посмотри, что эти женщины говорят про природу патриотизма, или национализма, или как там это правильно называется. Это ведь ужасно интересно, что британки умирали за Францию. К тому же британский и французский патриотизм – два совершенно разных явления. Наш – стыдливый и немного популистский, их – убежище для интеллектуалов. То есть истории твоих женщин и сами по себе берут за душу, но это не все. С их помощью ты сможешь транслировать какое-то более абстрактное послание, возможно, даже академического уровня. И тогда у тебя получится самая настоящая книга, которой ты сможешь гордиться.

– Ни один человек не доверит мне написать такую книгу. Меня ведь никто не знает.

– Правильно, поэтому ты обойдешься им недорого. С тобой можно договориться о скромном гонораре. Просто напиши для них ясную, четкую аннотацию. Так я поступил с де Мюссе. Я представил историю в самом выгодном свете, чтобы они поверили, что ничем не рискуют. Что они в любом случае останутся в выигрыше.

– А потом…

– Потом я свяжу тебя со своим редактором.

– Джулиан, это очень щедрое предложение, но дело в том, что…

– В чем?

Меня вдруг озарило: «дело» было в том, что ни один мужчина со времен Александра не относился ко мне с таким участием – ни один за целых десять лет. Казалось, Джулиан всерьез все продумал.

– Помню, Александр тоже уговаривал меня написать книгу.

– Твой русский поэт?

– Драматург.

– Знаю-знаю. Расскажи мне о нем. Ты ведь никогда раньше не рассказывала.

– Думаю, сначала тебе придется налить мне еще чаю.

– Конечно. А в шесть часов можно будет выпить чего-нибудь покрепче.

– Зачем же ждать до шести?

– Пабы открываются в шесть.

Кажется, я потихоньку начинала понимать его чувство юмора.

– Ладно, – кивнула я. – Я во всем признаюсь за чаем.

Глава 17

Боцарис

После нашей встречи с Клемане прошло уже несколько дней, но я по-прежнему находился под странным впечатлением. Меня одолевало чувство, которому я никак не мог подобрать определения. Хорошо было то, что в целом я испытывал невероятное спокойствие, полное единение с миром, чего со мной никогда раньше не случалось. Я как будто восстановил потерянную связь… С чем? С домом, с семьей, с прошлым… С тем человеком, которым я был на самом деле, в глубине души. Бербер, бедуин, мусульманин, француз, африканец… Во мне уживались все эти ипостаси, но теперь они меня не сдерживали. Теперь мне казалось, что я был частью чего-то большего – некой живительной силы.

Два дня спустя я получил эсэмэс от Джамаля: тот просил о встрече в одном кафе в Севране. Это был удаленный район в пределах скоростного железнодорожного сообщения, и жили там в основном строгие мусульмане-фундаменталисты. «Хасим до сих пор злится, что я ушел?» – написал в ответ я. «По другому поводу», – ответил Джамаль.

Видимо, дело касалось наркотиков – что-то такое, о чем даже он не хотел говорить по телефону. По дороге на встречу я заметил странную перемену: что-то было не так. Двадцать минут спустя я все еще трясся в грязной электричке, и вдруг до меня дошло: теперь я смотрю на незнакомых женщин совсем иначе. Нет, я по-прежнему замечал, что некоторые из них были красивыми, а другие – не очень. Однако я больше не пытался представить – во всех возможных подробностях, – как они выглядят без одежды. Я думал о других вещах. Может, перемена носила лишь временный характер, но должен признаться, что почувствовал некоторое облегчение.

Начитавшись в интернете англоязычных журналов, я ожидал увидеть в Севране кучу талибов в головных повязках и женщин, с ног до головы укутанных в паранджу. Оказалось, это был самый обыкновенный городок на окраине, такой же французский, как и Париж, разве что эмигрантов побольше. С Джамалем я встретился у полуразрушенного кафе под зеленой вывеской со скаковой лошадью и буквами «PMU»[52]. Судя по тому, что я вычитал в одном журнале, место славилось полным отсутствием женщин – их туда просто не пускали. Мы зашли внутрь. Подняв глаза, владелец затушил сигарету и жестом пригласил нас сесть. Джамаль заказал кофе, я – колу. Кафе, конечно, небогатое, но никакой особой угрозы я там не почувствовал. Парень за барной стойкой оказался вполне приятным, а за столиком у двери я заметил трех девушек. Вот и читай после этого журналы.