Читать книгу "Рыцарь пустыни, или Путь духа - Генри Райдер Хаггард"

– Ты слишком быстро вернулся к своим старым привычкам, – сказала она, пристально на него глядя. – Нет, не выкидывай ее, потому что пока ты куришь, ты сидишь спокойно. Я же хочу кое-что тебе сказать. Дик, ты не должен никому об этом говорить, по крайней мере, в ближайшие полгода. Ты меня понял? – Он кивнул. – Все это слишком преждевременно, – продолжила она. – Это ты напросился на ленч, а не я. Я же чувствовала себя одинокой и устала от своих собственных мыслей. Похороны миссис Уллершоу расстроили меня. Мне не хотелось на них присутствовать, но я была вынуждена это сделать. Дик, я несчастна. У меня такое чувство, будто между нами возникает некая преграда. Нет, она была всегда, только теперь она толще и выше. Руперт, бывало, много говорил про разницу между плотью и духом. Тогда на меня его речи наводили скуку, ибо я не понимала его. Но мне кажется, что теперь я понимаю. Я, внешняя «я», после всего случившегося, Дик, эта часть меня – твоя. Но внутренняя «я» – та, которой ты не можешь восхищаться, которую не можешь обнять, остается столь же далека от тебя, что и всегда, и я не уверена, что со временем она тебя не возненавидит.

– Эти твои части довольно трудно разделить, Эдит? – рассеянно спросил он; подобные тонкости не слишком волновали его, так как нечто подобное ему уже доводилось от нее слышать. – Во всяком случае, – добавил он, – твое внешнее «я» меня вполне устраивает. – И он с восхищением посмотрел на нее. – Мне остается лишь надеяться, что эта твоя вторая, невидимая половина последует примеру внешней.

– Ты насмехаешься надо мной, – устало произнесла она. – Впрочем, по-своему ты прав. Я надеюсь, что так и будет. А пока уходи, Дик. Я не привыкла к таким эмоциям, и они расстраивают меня. Да, ты можешь вернуться через пару дней. Скажем, во вторник. Нет, больше никаких нежностей. Ты куришь – прощай!

И Дик, ликуя в душе, ушел. Удача была на его стороне, он был искренне счастлив, так как обожал Эдит. Она была единственной, кого он обожал – помимо себя.

* * *

Как только пароход причалил к пирсу, что произошло вскоре после двух часов пополудни, Руперту понадобилось не слишком много времени, чтобы попрощаться с ним. Осмотр его багажа тоже не затянулся долго, ибо тот состоял лишь из грубого саквояжа, в который были набиты его арабские одежды и кое-какие необходимые вещи, которые он, как и костюм, приобрел у матросов или с их помощью.

Портовые чиновники, которым он по причине своей внешности показался довольно странным, если не откровенно подозрительным, сочли нужным вывернуть его саквояж наизнанку, после чего содержимое последнего озадачило их еще больше. Но поскольку среди вещей не было ничего, что облагалось бы пошлинами, то их быстро запихали обратно. Затем, не без затруднений, он нашел кэб и, забравшись в него, велел кэбмену отвезти его к дому его матери в Риджентс-парке. Эта поездка почему-то показалась Руперту даже длиннее всех проведенных в море дней.

Наконец он прибыл по нужному адресу. Расплатившись с возницей, он взял свой саквояж и повернулся, чтобы войти в небольшие железные ворота. Дом не был виден, ибо уже сгущались сумерки и его заслоняла пелена тумана. Тем не менее он показался Руперту подозрительно тихим и даже враждебным. В окне гостиной почему-то не было света, хотя ему там положено быть, ибо, насколько он помнил, свет был виден всегда, даже из-за задернутых штор. Те никогда не смыкались плотно, как он не раз замечал, возвращаясь домой поздно вечером. Его сердце тотчас наполнилось дурным предчувствием, однако он отбросил его и, проковыляв по короткой дорожке и, поднявшись на крыльцо, нашел колокольчик и позвонил. Несколько мгновений было тихо. Затем в коридоре послышались чьи-то шаркающие шаги, и кто-то отомкнул замок и снял с крючка цепочку. Почему-то ему сделалось страшно, однако затем он вспомнил, что, вполне возможно, Эдит и его мать, как и в прошлом году, проводят Новый год в поместье Дэвенов. Это, конечно, было бы весьма обидно, но с другой стороны, у него будет несколько часов на то, чтобы привести себя в презентабельный вид.

Дверь открылась, и перед ним выросла дородная, с тяжелым лицом особа с грязным оловянным подсвечником в руке.

– Что вам угодно? – спросила она, подозрительно оглядывая его неприглядную фигуру, костыль и саквояж, не иначе как решив, что перед ней бродяга.

– Я хочу видеть миссис Уллершоу, – ответил Руперт, и, похоже, его голос слегка ее успокоил.

– Миссис Уллершоу? Которую? Я слышала, что их две, молодая и старая. Я тут у них не работаю, просто экономка уехала на Новый год к родственникам мужа в деревню и по дружбе попросила меня присмотреть за домом.

– Совершенно верно, – ответил Руперт. – Я имел в виду старую миссис Уллершоу.

– В таком случае вам стоит пойти и проведать ее на Бромптонском кладбище, где, насколько мне известно, ее похоронили на прошлой неделе. Боже милостивый, что с вами? – добавила она, когда Руперт выронил из рук саквояж и тяжело привалился к дверному косяку.

– Ничего, – тихо ответил он. – Могу я попросить стакан воды?

Она мудро покачала своей большой головой.

– Даже не думайте играть со мной в эти фокусы со стаканом воды. Пока я пойду за ним, вы набьете себе карманы ценными вещами, которые я здесь стерегу. Но вы можете пройти в эту комнату и, если вам плохо, то даже сесть, потому что с какой стати мне бояться одноногого калеку. – И она открыла ему дверь в столовую.

Руперт проследовал за ней внутрь и опустился на свой собственный стул, так как в комнате стояла мебель. Более того, за рамой зеркала все еще виднелись его визитки, а на серванте стоял бронзовый Осирис, его подарок Эдит. В его воспаленном мозгу тотчас возник склеп в храме Тамы и огромная статуя бога-владыки мертвых, стерегущего мрачное обиталище смерти. Вот и здесь он тоже стережет обиталище смерти.

– И когда же умерла миссис Уллершоу? – спросил он, превозмогая себя.

– Дней за пять до ее похорон. Если не ошибаюсь, это обычный срок.

– А вы не знаете, где сейчас молодая миссис Уллершоу? – помолчав, спросил Руперт.

– Нет, не знаю, но подруга говорила мне, что на всякий случай, если ей придут какие-то письма, на каминной полке, на бумажке есть ее адрес.

Руперт встал и взял бумагу. Это оказался конверт, более того, конверт, в котором пришло его последнее письмо, отправленное им из Абу-Симбела, и под ее именем, миссис Руперт Уллершоу, адрес дома в Риджентс-парке был вычеркнут, а поверх него, почерком его жены, написан другой, на Брук-стрит.

– Спасибо, – сказал Руперт, оставляя себе конверт, – это все, что я хотел знать. А теперь я пойду.

В следующее мгновение он уже был на крыльце и слышал, как за ним заперли дверь. Кэб, на котором он приехал сюда, по-прежнему стоял в нескольких ярдах: после долгой поездки кэбмен решил дать лошади передохнуть. Сев в экипаж, Руперт велел ехать на Брук-стрит. Здесь, внутри кэба, первое потрясение, наконец, прошло, зато нахлынуло горе. Руперт сидел, и по его щекам катились слезы. Как же это все ужасно и как печально! Ну почему его мать не прожила чуть дольше?