Читать книгу "Вопль археоптерикса - Андрей Загородний"

Петр Иванович вдруг обиделся:

– Ты шути, да не зашучивайся, радист. Есть захочешь – приходи извиняться.

Веселое настроение сразу и улетучилось, устали мы все, нервы на пределе.

– Экипаж, отставить ругаться! К перетаскиванию «ланкастера» при-иступить! – громко скомандовал я.

Глава 41

Проша, на тебя вся страна смотрит!

Сегодня решили начать с уничтожения зарослей перед пляжем. Помятые во время нашей аварийной посадки деревца давно поднялись, будто мы здесь и не бороздили на двадцатитонном «ланкастере».

Это больше походило на какой-то безумный марш-бросок. Алексей и я рубили кустарники, лианы, все, что подворачивалось под топор. Немец с радистом очищали площадку, оттаскивая подальше ветки. Петр Иваныч срезал дудки, между делом запустил ножом в руконогую рыбину, высунувшуюся над водой, и сам удивился, что попал. Да еще и наповал – кажется, в наше время рыбы будут более живучи.

– О! Еда есть, – пробормотал он, забираясь за добычей в неглубокую заводь.

В воду пришлось лезть и мне, рыбина оказалась тяжелой, скользкой, покрытой слизью – не ухватишься.

Заросли были уничтожены уже к обеду. Направо – море, налево – просека. Мы переглянулись.

– Обедаем и загружаем машину багажом, – сказал я, обводя глазами экипаж, затихший и столпившийся вокруг меня. Добавил, улыбнувшись, уже не в силах сдерживать радость, потому что просто этот момент наступил, пусть неизвестно, как выйдет, но сейчас-то еще неизвестно, и надежда, получается, пока есть: – Проша… вспоминай, все ли проверил.

Загалдели хором не понять что, слышно было радиста больше всех, он кричал не очень вразумительно, но отчаянно:

– Проша, ты это… смотри… на тебя вся страна смотрит! Уже глубокой ночью сели, притихшие, у костра.

Побросали, что увидели и что вспомнили, в «ланка-стер».

То ржали как ненормальные:

– Оставь, Петр Иваныч, котелок, куда тащишь, с утра завтрак по расписанию!

То ругались из-за пустяков.

И теперь сидели молча. Проша время от времени бросался к своей машине. Я увидел, как фриц стоит у раскрытого бомболюка, смотрит на едва помещающийся в фюзеляже Прошин агрегат. Юрген обернулся на меня, опять на машину. Понял ли он, что здесь мы все из-за нее? Может, и понял.

Немец отошел к костру, сел. Держался он вроде бы и особняком, но, когда помощь нужна была, каждый раз рядом оказывался. Тащишь из последних сил, а рука его тощая уже вцепилась и тоже тянет. Молча. Может, это молчание посильнее всякого разговора и оказалось…

Не помню, как уснул. Все старался ничего не забыть – и взять с собой самое нужное, и небо это над темнеющими джунглями, в котором мелькали птеродактили, будто стрижи, тоже в памяти унести.

Глава 42

Адьес, амигос, адьес

Для нормального взлета наземный персонал с собой завезти мы не догадались, и динозавров надрессировать тоже как-то в голову не пришло. Значит, самим выкручиваться, нашим малым составом, «ланкастер»-то с трех точек запускается, одновременно из кабины и от стоек шасси.

Пришлось провести пару тренировок, моторы не заводили, конечно, только работу экипажа оттачивали. Проша, не военный человек, сначала понять не мог, зачем это – бегать вокруг машины с воплями и матами, с побагровевшим от гнева и обиды Галюченко, который постоянно кричал: «Ведь скильки раз можно повторять!» А после первого раза, когда ясно стало, что машину нам без тренировок не запустить, так и Проша уже не метался, а весело и разумно бегал от стойки к стойке, подчиняясь Петру Ивановичу, поставленному перед носом сигнальщиком. И Юрген, казалось, понимает русский командный…

В кокпите я один остался, остальные топтались на земле, каждый на своем месте, переговариваясь и потея.

Открутить ручку топливного насоса и подкачать топливо, восемь – двенадцать качков. И так на каждом двигателе, на каждой стойке. Запустили вчера их все, на полминуты, чтобы топливо зря не тратить.

Взлетали в шесть утра по местному, хронометр показывал восемь вечера московского, а какого дня, мы даже и не пытались угадать. Вернее, дни-то мы считали, но Прохор сказал, что при переходе в прошлое мог произойти сдвиг и нельзя надеяться, что количество дней, проведенных здесь, совпадет с тем, сколько мы отсутствовали.

Встали затемно. Было душно. Пыхнул красным заревом вулкан. Вспышка озарила небо и скоро погасла. Джунгли привычно переговаривались на разные голоса.

Очередь Константина за водой идти, Галюченко перед костром шаманить примется, Юргена за дровами пошлет, перекусить все равно надо. Проша с Алешкой вчера долго звезды пересчитывали, теперь их не добудишься… нет, выползли, морды сонные, но решительные. Отправка все-таки намечена.

Обычное утро, но нам было немного не по себе. Машинально наскоро умываешься, наскоро глотаешь холодный кусок руконогой рыбины. Отмечаешь мелочи, которые, наверное, отпечатаются в памяти…

Спикировал рамфоринх в прогоревший ночью костер, возится в золе, ищет еду, верещит. Кричит археоптерикс. Значит, солнце скоро встанет над лесом, пойдет жара. Виднеется голова диплодока, по-утреннему приветливо маячит на светлеющем небе. Близко подошел, опасно… а может, уже и не опасно… А море – спокойное, только темная туша замерла неподвижно невдалеке от берега, и не поймешь, где у нее шея, а где хвост. Спит, наверное, на рассвете всем хорошо спится, и морским тварям в меловом периоде тоже…

Да, думается о всякой ерунде. Я включил питание на своей приборной панели. Даже не верится, что пытаемся отсюда убраться. Перегнулся к пульту бортинженера – наддув… выключатель вниз. Индикатор закрылков… Переключение на внешние топливные баки… Магнето третьего двигателя… Сейчас дело за Прошей.

Смотрю в окно: насупленный Петр Иваныч сверлит суровым взглядом пространство под брюхом «ланкастера». Наверное, Проша-чудак медлит. Вечно что-то его занимает вдруг, он начинает это что-то будто мельчить, раскладывать по полочкам, а ты пытаешься не вскипеть, глядя на его довольное, увлеченное лицо. Вот Петр Иваныч пытается. Или уже орет? Точно, доносится зычный ор с матами.

Чувствую, что улыбаюсь. Да, все как обычно.

Третий «Мерлин» наконец раскрутился, за ним зачихали, потом запели и остальные. Пасть у диплодока, выглядывавшего из-за елки метрах в пятидесяти, открылась, кричит с перепугу, наверное, бедняга. Крик у него тонкий, неподходящий для такой туши. Тучей поднялась в небо летучая фауна окрестностей. Гвалта их уже не слышно из-за «Мерлинов». Ребята выбили башмаки из-под колес и по очереди запрыгнули в люк. Башмаки не бог весть что, камни подходящие, однако без них машина поскрипывала бы и на месте елозила – тормоза колесам крутиться не дают, но винты все равно тянут даже на самом малом угле атаки. Плохо, бревна, которые под дутики подложили, трещат, а раскрошатся, так зароются колеса в песок, не взлетишь.