Читать книгу "Автопортрет неизвестного - Денис Драгунский"

– Петя! – сказала она. – Ты мне обещал, что ничего не будешь вспоминать. Мы с тобою все забыли. Ты ничего не помнишь, я ничего не помню. Мы ведь так договорились. Ведь правда?

– Правда. Прости. Больше не буду. Давай, садись. Ты сюда, а я вот сюда… Смотри, что у меня есть. Что я с собой притащил! Опля! – И он выдвинул из угла смешной самодельный стул. Не стул даже, а табурет со спинкой, сделанной из одной доски, а вторая доска была набита сверху поперек, так что спинка была в форме буквы «Т». – Мой талисман. А хочешь, сама присядь. Хоть на минутку. Очень вдохновляет.

– Это что? Стул Саула Марковича?

– Значит, все-таки помнишь?

– Представь себе.

Алабин положил ей руку на плечо.

– Петя! Мы же договорились! – Она сбросила его руку.

– Врешь ты все, ни черта ты не помнишь, и вообще, не трогай нашу молодость, не надо! Ты ее продала, променяла! На зам главного архитектора Москвы! – Марина в упор на него посмотрела, он опустил голову и сказал: – А хорошо тогда было. Саул Маркович упросил управдома, чтоб нас пустили на этот чердак, как назывался переулок?

– Хлыновский тупик, – сказала Марина.

– Да, да, Хлыновский тупик, как раз рядом, в Вознесенском, была газета «Гудок», Колька Колдунов что-то делал в типографии. Клише гравировал. Жили коммуной, все в котел, и все равно денег ни копейки, даже курить не смели – экономили. Хорошо-то как было. Саул Маркович, Колька, еще Федя Шидловский. И мы. Мы с тобой.

Он взял ее руку и поцеловал.

– Бедный Саул Маркович, – сказала Марина. – А где он сейчас?

– Понятия не имею. Кажется, рисование преподает в школе. С чего начал, тем и закончил. Но где, как, в Москве, на периферии – понятия не имею. А жаль его, если честно. У него же был настоящий талант…

– Ты полагаешь? – насмешливо спросила она.

– Уверен, – почти зло ответил Алабин. – Огромный талант, просто поразительный талант живописца. Но он весь ушел в эти самые, штучки-дрючки. Школа формальных колористов. Пепельные девушки на розовом песке. Тупик. Только не Хлыновский, а творческий. Хотя, конечно, жалко. Ибо немалый талант. Но, как говорится, умная голова, да не тому досталась.

– Петя, подари мне этот стул, пожалуйста, – сказала Марина.

– Ради бога. – Алабин встал, подвинул стул к ней. – А зачем?

– Просто так. На память. На память о Хлыновском тупике, о веселой безденежной жизни, которую ты так прекрасно описал. Ты настоящий художник. Не только мастер кисти, но и художник слова, как я вижу. На память о Сауле Марковиче. Который сидел у мольберта на самодельном стуле. То есть на табурете со спинкой.

– Ага, – кивнул Алабин. – Так бы сразу и сказала. Теперь понятно. Вопросов нет. Извини, что сразу не понял, что тогда не заметил. Туповат-с. Из простых-с.

– Бог с тобой, – легко вздохнула Марина. – Саул Маркович – это совсем другое, он из другого мира…

– Вот! Вот! Мы всей страной строим новый мир, а если кто из другого, то уж извини.

Марина поморщилась:

– Какой ты странный. Он был другой меры, другого масштаба. Его нельзя было любить, как женщина любит мужчину. Да и ему не нужно было, я видела… Я просто радовалась, что рядом живет такой человек. Что я каждый день разговариваю с ним, а иногда даже посуду за ним мою… И потом… И потом, Петя, я же была с тобой! Я же была тебе как жена… А ты про меня черт знает что думаешь.

– Жена?

– Ну почти жена. Не придирайся к слову.

– Странно жизнь устроена, – сказал Алабин. – Саулом Марковичем восхищалась, восторгалась, преклонялась. Любила меня… или нет? Любила или нет? Неважно. Сама же сказала: «Была как жена», значит, любила хоть чуточку. А замуж вышла за Антона. Простите, Вадимовича. Профессора архитектуры, зам главного архитектора Москвы. Жизнь, одним словом. Ну что ж. – Он взял бутылку, поковырял ногтем залитую сургучом пробку. – Давайте выпьем на развалинах…

– Какие же развалины? Новоселье!

– Ты злая баба!

– Ладно, Петя, я пошла. Счастливо тебе, обживай свою жилплощадь и давай без самоедства.

– Злая баба! – закричал Алабин.

– До свидания. – Марина пошла к двери.

Алабин догнал ее, схватил за руку.

– Постой. Никак не возьму в толк, я все спросить тебя хотел, я и притащил тебя к себе, только чтоб спросить…

– Отпусти.

– Спросить хотел: при чем тут Антон Вадимыч? Откуда? Почему? Как ты могла? Я пять лет все думаю, думаю, всю башку себе продолбил: что ты в нем нашла? Пожилой вдовец со взрослой дочерью. Ты же меня любила, меня, меня!

– Ну, прости меня, если можешь.

– Могу. Я все могу, как выяснилось. Но почему? Любила или нет?

Она попыталась вырвать руку. Он ее обнял, прижал к себе. Она перестала сопротивляться и сказала:

– Да. Любила. Тебя любила, а вами всеми восхищалась, мальчики мои золотые, светлые, легкие, беззаботные. Но вы – художники, а я ведь просто женщина, Петя, пойми, мне дом был нужен, а не одна кастрюля и три вилки на четверых, не могла я больше с тобой по мастерским кочевать. Вы художники, люди будущего, а я кто? Кто?! И спасибо Антону, что он увел меня с этого проклятого, с этого прекрасного чердака. Я его люблю, мужа своего, только его! Всё! Точка! Число и подпись! – Попыталась высвободиться из его объятий, он не отпускал. Сказала спокойно: – И вообще дурацкий разговор затеяли. Уже пять лет прошло, ты же сам говоришь. Разве ты не понимаешь, что такое пять лет?

– Светлый, легкий, беззаботный мальчик? – Алабин все еще продолжал обнимать ее обеими руками, но скорее символически, чем любовно. – Наивный мечтатель? Прожектер без копейки? Правда, правда, был грех. Но теперь всё. Пять лет не зря прошли. «Желаю славы я, чтоб именем моим твой слух был поражен всечасно, чтоб ты мною окружена была!»

Он насильно поцеловал ее, опустился перед ней на колени, не размыкая рук, так что оказалось, что он обнимает ее ноги.

– Мои картины во всех журналах!

– О да, прекрасные картины.

– Люди их вырезают и на стены вешают! – обиделся Алабин.

– На стены разные картины вешают, Петенька.

– Мне квартиру дали в этом доме, в особом доме, в доме для… – и замолчал, подбирая слово.

– Для избранных? – спросила Марина.

– Для видных деятелей науки и культуры. Да. Если хочешь, то да! Да!

– Не хочу, – сказала она.

– Один портрет приобрела Третьяковская галерея!

Он сел на пол, но продолжал держать руки бубликом вокруг ее ног.

Марина вышагнула из кольца его рук.

– Ты совсем не умеешь соблазнять женщин.

– И учиться не желаю! – Он вскочил с пола, отряхнул брюки.