Читать книгу "Древние тюрки. История образования и расцвета Великого тюркского каганата (VI-VIII вв. н.э.) - Лев Гумилев"

Трезвое сознание многомиллионного китайского народа не могло примириться с тем, что тысячи людей изнурялись и гибли ради утопических целей императора и придворной клики. Росло недовольство в массах. Оно не укрылось от глаз правительственных соглядатаев и заставило императора принять меры. В 609 г. был издан указ, запрещавший простым людям иметь железные вилы, серпы, шилья и ножи{602}. Но предосторожность не помогла. Вначале 610 г. толпа, наэлектризованная буддийской проповедью о пришествии спасителя мира Майтрейи, ворвалась в императорский квартал Лояна, обезоружила стражу и начала восстание. Конечно, оно было тут же подавлено регулярными войсками, но жестокие репрессии не устрашили китайский народ. С этого времени можно говорить о разрыве между династией и страной, но Ян-ди считал, что это мелочь.

В 611 г. началась война с Северной Кореей (Когурё). Поводом к ней послужил отказ корейского царя лично прибыть ко двору императора для принесения покорности. Огромная армия, численность которой определяли в 1130 тыс. человек{603}, весной 612 г. двинулась на восток. Император принял верховное командование и категорически запретил командирам отдельных частей проявлять инициативу. По каждому вопросу они должны были обращаться в ставку и ждать указаний, а так как гонцы не успевали обернуться своевременно, то войска бездействовали и давали возможность корейцам перестраиваться. Снабжение армии было налажено плохо, и в результате этого наступление захлебнулось. При отходе корейцы сильно потрепали китайский арьергард. Из 350 тыс., перешедших Ляошуй, вернулось только 2700 человек. Бездарность, приведшая к позорному поражению, вызвала возмущение не только в народе, но и в господствующем классе. Даже Ян-ди понял это и в следующем, 613 г., отправляя новую армию в Корею, разрешил командирам действовать по своему усмотрению{604}. Но было поздно: недовольство правительством вылилось в мятеж.

В Шаньдуне восстали дезертиры. Они пели песню: «Не пойдем умирать в Ляодун»{605}. Летом 613 г. крестьяне Шаньдуна, Хэбэя, Хэнани отказались идти на военную службу и организовали многочисленные повстанческие армии, но они не могли тягаться с регулярными войсками правительства и терпели поражения, после которых следовали жестокие казни. Поход на Корею, несмотря на сопротивление народа, начался.

Корейцы защищались отчаянно, хотя силы их в сравнении с китайскими были ничтожны. Уже казалось, что дни корейской независимости сочтены, и вдруг вся китайская армия покатилась назад. Оказалось, что князь Ян Сюань-гай, наместник Шу (Сычуани), пользуясь отсутствием императора, поднял мятеж и осадил Лоян. Ян-ди поспешно вернулся с войсками, и Ян Сюань-гай был вынужден бежать. Чтобы не попасть в руки врага, он просил своего верного друга заколоть его{606}.

Ян-ди считал, что единственный способ упрочения власти — это казни. За восстание Ян Сюань-гая поплатились жизнью 30 тыс. совершенно непричастных людей, имущество которых поступило в казну{607}. Прибыв в Лоян и увидев на улице прохожих, император цинично заметил: «Похоже, что здесь еще много народу».

Еще уменьшить численность населения Ян-ди помогли корейцы, почти начисто уничтожившие арьергард брошенной императорской армии. Немало сделал и полководец Ван Ши-чун, посланный на усмирение Южного Китая. Перед возожженными благовониями он клятвенно обещал повстанцам прощение, а затем 300 тыс. сложивших оружие были заживо закопаны в землю.

В 614 г. Ян-ди снова двинул войска в Корею, но тут «мятежники, подобно пчелиным роям, поднялись»{608}. Однако корейцы не хотели войны и прислали посольство с предложением мира на прежних условиях номинальной покорности и предоставления небольшой дани. Ян-ди был вынужден согласиться, так как перед ним стояла задача сначала победить собственный народ.

В 615 г. императорским указом было предложено сельскому населению перейти в города; почтовые станции, дозорные вышки и деревни окружались стенами, за которыми бушевало море крестьянской партизанской войны{609}. Убежденный в действенности принятых мер, император решил отдохнуть от забот и от летней жары. Со своим пышным двором и гаремом он прибыл в северную Шаньси, чтобы поохотиться и попировать, пока его войска ловят и казнят его подданных. Тут-то наступил момент, которого долго и терпеливо ждал тюркютский хан.

Шибир-хан. Официальным поводом для поездки, которую предпринял Ян-ди, была проверка северной границы. Там действительно было очень неспокойно, так как обитатели пограничной полосы — потомки тобасцев — были в числе обиженных суйским режимом. Они давно уже перестали быть тобасцами, но в VII в. еще не стали китайцами, составляя особую этническую группу, равно удаленную от Китая и Великой степи и равно близкую им обеим. Тюрки называли эту народность «табгач», и я считаю полезным принять такой термин. В наступающей смуте табгачи не могли не принять непосредственного участия, так как былая воинственность была ими сохранена. Но действовали они бессистемно, так как успели утратить спаянность и организованность. Один из их вождей — полководец Ли Юань, князь древней области Тан, был лоялен династии; другие, как, например, некие Боюй-со, Ван Сю-ба и Вэй Дао-эр{610}, крамольничали при поддержке тюркютов. Навести порядок было необходимо, но император вместо этого предавался развлечениям в замке Фынь-ян-гун{611}. Как только это узнал тюркютский хан, он поднял своих соплеменников, кочевавших в Ордосе, и бросился во главе их на ловлю императора. Но китайская разведка тоже не дремала. Царевна, ставшая супругой хана и добросовестно следившая за ним, успела донести Ян-ди об опасности{612}. Благодаря этому император успел скрыться в крепости Яймынь, расположенной в системе Великой стены. Тюркюты осадили крепость и одновременно разгромили всю область. Пало 39 укреплений. Устояли только крепость Го и сама Яймынь. В Яймыне укрылось до 150 тыс. солдат и гражданского населения. Кирпичами из разобранных домов заделывались пробоины в крепостных стенах. Припасов могло хватить лишь на 20 дней. Когда тюркюты бросались на приступ, их стрелы падали около императора, находившегося, естественно, в самом безопасном месте. Это значит, что простреливалась вся крепость. Доблестные солдаты и горожане отбивали атаки, а «великий» император, «обняв своего сына, от страха так плакал, что глаза у него распухли»{613}.