Читать книгу "Формула 1. Российский голос - Алексей Попов"

Что касается поездок на машинах, то у нас был служебный «Ленд Крузер». Он прошел «Дакар» в качестве репортерской машины, это был турбодизель. Камер на трассах тогда не было, полицейские могли засечь превышение скорости только с помощью радара. Но в принципе 180 километров в час почти всю дорогу – легко! В сторону Италии потрясающий автобан – эстакады, тоннели, все в поворотах, когда едешь до Генуи – настоящий пилотаж. Пару раз ездил на своей машине – за двести километров в час, и бывало страшновато, когда проскакиваешь между фурами, выезжаешь из тоннеля – удар света. Проезжаешь под Альпами, долина реки По, и остается сто километров до Милана. Если ехать на мотоцикле по этой дороге, то приходилось голову класть – такая была скорость.

Когда возвращался в Монако, окунался в жизнь, где не было фанатов, которые атаковали пилотов. Гонщики спокойно сидели в кафе, занимались спортом, в городе столько богатых и знаменитых людей, что пилоты никак не выделялись, все реагировали на них очень спокойно. Поэтому многие и выбирали Монако – климат, море, отсутствие налогов. В их родных странах очень часто – прогрессивная шкала налогов. Получали немало, а отдавать до половины доходов налоговикам не хотелось.

Пилотов в Монако было много, но общался я с Култхардом и Вильневом. До появления Жака в Формуле-1 мы не пересекались вообще, и для меня это было исключение из правил, потому что я ездил везде и со всеми гонщиками был знаком еще с Формулы-3000 и с других серий. Но Вильнев появился в Формуле-1 внезапно, пришел из американских гонок. Мы с ним оказались настолько близки психологически, что общались очень много, и, к моему удовольствию, общение продолжается и сейчас на Гран-при, где мы часто пересекаемся, потому что он комментирует на французском телевидении, иногда – на итальянском. Может быть, «дружба» – это сильно сказано, но крепкое приятельство продолжается. Что мне нравится в Вильневе – у него есть на все свое мнение, он не старается никому угодить. У меня, например, может быть жесткое мнение, но если я понимаю, что могу задеть собеседника, то смягчаю. Жак вообще всегда говорит, как думает. Это всегда было его проблемой, он из-за этого недосчитался гигантского количества денег от спонсоров, мест в командах. Может, потому что отец погиб в детстве, у мамы были проблемы с психикой, друзья отца отправили Жака в интернат, где он вырос один, без семьи, тренировался на горных лыжах, и это выковало характер: с одной стороны – несносный, с другой – с ним всегда приятно общаться.

Общаться с Култхардом мешал языковой барьер. Французский я знал идеально, итальянский учил на работе, а английский шел еле-еле. Читая пресс-релизы, никогда его не учил толком. Если бы он был так же важен, как сейчас, быть может, пошел бы на курсы. Поэтому говорил как мог. Более-менее общались, но глубоких бесед не было. Все на гоночно-автомобильные темы. Я помню, как хвастался ему своей машиной – «Гольфом» GTI, 16 клапанов, спортивные диски, спортивная выхлопная труба. На подземном паркинге, где стояли «Феррари», «Ламборгини», «Роллс-Ройсы» и «Бентли», даже «Мерседесов» с «БМВ» почти не было; я очень гордо съезжал на свой третий уровень. Ни одна «Феррари» так лихо не могла, габариты и дорожный просвет на перегибах между уровнем и рампой не позволяли. Култхарду наверняка было смешно, у него уже тогда были служебные машины от гоночных команд, и он мог себе позволить все, что угодно. Но что меня потрясло – он всерьез ходил вокруг этого «Гольфа», смотрел на жесткость амортизатора, в общем, никак меня не расстроил. Девушки у него всегда были очень симпатичные. Не то чтобы они менялись каждый день… Скорее по несколько месяцев, бурные романы. Как-то раз, когда мои родители приезжали, я представил их Дэвиду. Тогда каждый год он стремился стать чемпионом, но каждый раз что-то мешало. Он выиграл много гонок – тринадцать, но до чемпионства не добрался, хотя и вице-чемпионом был.

Третьим соседом был Ральф Шумахер. Любопытно, что ни разу я не видел его в компании Михаэля. У него были свои немецкие друзья. Я знал девушку, с которой он время от времени общался, – Кора Рейтемен, дочка аргентинского пилота, который был даже губернатором одной из провинций в Аргентине. Мы с ней часто вместе летали на гонки, забавные истории от нее слышал… Но вот никогда Ральф с Михаэлем не общались. С одной стороны, громкая фамилия помогла ему дебютировать, но с другой – братской дружбы и любви никогда не было между ними. Михаэль никогда толком не жил в Монако, как-то раз он даже стал объектом интереса со стороны немецких налоговиков. Через своего менеджера Вилли Вебера они с супругой Коринной купили большое поместье на юге Франции, в Провансе, разводили там лошадей. Это был огромный дом, огромный земельный участок. В Монако просто была квартира, которую они арендовали, но в ней не жили. Чтобы налоговое правило работало, необходимо проводить в Монако не менее половины года. Немецкие налоговики устроили настоящую слежку: человек сидел в кафе напротив подъезда и считал, сколько дней в году Коринна выводит собачек гулять в Монако. Вышло таких дней не больше двадцати. В итоге Шумахер перебрался в Швейцарию.

Гран-при Монако был во всех смыслах домашним этапом. Удивительно: сидишь на своем балконе и смотришь, как механики каких-то команд из более далеко расположенной гостиницы, которая потом, кстати, принадлежала Култхарду, идут на работу. А ты – дома, там, где ты живешь весь год, и это ощущение очень странное. Не просто, как если бы была гонка в Москве, а как если бы она проходила в четырехстах метрах от твоего дома.

Каждый год я пытался найти путь еще короче от дома в паддок. Это был вызов! Нужно было перейти улицу, подняться на пару этажей либо по ступенькам, либо на эскалаторе, дальше пройти метров триста и начать спуск пешком, еще метров триста, обогнув часть скалы. Также можно было пройти напрямую через автомобильный тоннель. До входа в тоннель от моего дома было метров двадцать, но это запрещалось, он был предназначен только для машин. Тоннель в какой-то момент раздваивался, и ты приходил прямо к пресс-центру. В итоге я пару раз проходил, козыряя пропуском, но с какого-то года и это стали запрещать, а идти опять по улицам я не хотел – это был бы шаг назад. Как же – семь минут вместо четырех! В итоге я брал у друзей велик на время Гран-при и доезжал за минуту! Дольше его потом цепью к ограде паддока пристегивал.

В Монако у зрителей есть уникальная возможность посмотреть паддок со всех четырех сторон. Для этого нужно лишь обладать пробивными способностями. Так что можно увидеть пилотов через решетку, но только в метре от себя. Такого нет нигде в мире. Есть еще сотни яхт, есть жилые дома – организаторы отсекают все зоны, но оставляют проходы, нельзя же ограничивать владельцев. Там я познакомился с покойным хоккеистом Ваней Ткаченко, который стоял со своей женой. Он меня окликнул, когда я выходил из паддока в сторону пресс-центра, и уже после того, как я дал ему автограф, как мы поговорили и начали прощаться, он протянул мне свою карточку. И сказал, что тоже вообще-то спортом занимается. А я такой – упс… сорри… Думал, просто болельщики наши – стоят, ждут на пилотов посмотреть. И потом каждый год, когда «Локомотив» приезжал в Москву играть со «Спартаком», всегда с ним встречались, разговаривали…

Самый запоминающийся Гран-при Монако – победа Паниса в 1996-м. Мы не целиком вели репортаж, наша сборная играла с кем-то в волейбол. Ческидов в Москве чуть ли не каждые двадцать минут передавал слово, была перекличка. А у нас творились сумасшедшие вещи: лидеры вылетали, все останавливались, тогда дозаправки были, а Панис так и не остановился. Потом выяснилось, что они за счет экономии топлива победили. Потому что понимали, что в Монако короче дистанция, расход меньше, трасса городская, и значит, еще меньше будут скорости, да еще и дождь. И ему хватило топлива до финиша с одной и ранней дозаправкой, хотя планировались две.