Читать книгу "Красная таблетка. Посмотри правде в глаза! - Андрей Курпатов"

Оказалось, что в случае кратковременного и редкого взаимодействия нейронов друг с другом их контакт ограничивается лишь химической реакцией — переговорами между нервными клетками на уровне нейромедиаторов.

Но если нейрон возбуждается сильно и регулярно, то он не просто атакует своего соседа нейромедиаторами, но ещё и отращивает дополнительные синаптические «шипики» — своего рода присоски.

Эти «шипики» позволяют нейрону увеличить зону контакта с предпочтительным соседом, которого он вовлекает таким образом в их совместную реакцию.

Чем больше зона контакта, тем большее количество нейромедиаторов участвует в процессе этого разговора нейронов друг с другом. В результате соответствующий сигнал передаётся быстрее, а сам данный путь для нервного возбуждения оказывается предпочтительным. Можно сказать, что наше нервное возбуждение как бы замыкается в этой цепи и не может из неё вырваться.

Из чего следует, что если вы о чём-то думаете как-то, каким-то определённым образом (есть у вас, скажем, такое «мнение»), то это обстоятельство невероятно сложно изменить. Вы будете упрямо настаивать на своём и всё выкручивать так, чтобы эта ваша мысль была признана верной и даже основной. Ведь в противном случае вам придётся перестраивать свой мозг!

Но задумайтесь, какое отношение это случайное, по сути, сцепление ваших нейронов имеет к истине? Не обольщайтесь: истина и сцепление наших нейронов друг с другом — это две параллельные реальности.

Любая мысль человека — это не какой-то Святой Дух, спустившийся ему с Небес, а просто цепь связанных друг с другом нейронов. По ней бежит возбуждение, а у нас в сознании возникает некий образ, мысль или какое-то представление.

Мысли не «приходят» к нам в голову, они и есть эта самая голова — точнее, мозг.

Интеллектуальные успехи

Великие умы представляются нам умудрёнными жизнью и опытом седовласыми старцами... Это забавно, потому что большинство величайших научных открытий и даже философских прозрений принадлежит самым настоящим юнцам.

Открытия, которые прославили Эйнштейна, он сделал в 25 лет. Речь, напомню, идёт о специальной теории относительности, об основополагающей работе по квантовой механике (как раз за неё Эйнштейн и получит потом Нобелевскую премию), а также о фундаментальной работе по статистической физике при анализе броуновского движения (грубо говоря, он доказал существование атомов).

25 лет было и Вернеру Гейзенбергу, когда он создал свою матричную механику. 26 лет — Полю Дираку, когда он вывел уравнение, верно описывающее электрон. Нильсу Бору было 28 лет, когда он создал современную модель атома, за что и был награждён Нобелевской премией.

Квантовую физику даже называли Knabenphysik, то есть «мальчишеская физика», именно из-за почти детского возраста учёных, которые её разрабатывали. Впрочем, кто-то может сказать — ну, мол, тогда и время было другое, открытия буквально валялись у учёных под ногами! Сейчас, мол, не так.

Может быть, но ведь и Исааку Ньютону было всего 23 года, когда он создал систему дифференциального и интегрального исчисления, сформулировал теорию цвета и открыл закон всемирного тяготения. Почему какой-нибудь мудрый старец не сделал это до Ньютона?

А, например, Курту Гёделю было всего 24, когда он доказал свою блистательную «теорему о неполноте». Эту проблему уж точно можно было сформулировать любому старцу — хоть за сто лет до Гёделя, хоть во времена Древнего Египта.

Но в том-то всё и дело, что великие старцы не открывают нового. Они думают то, что придумали когда-то в молодости. Мышление, таким образом, — это не то, что в нас уже есть, а то, что мы только ещё можем придумать, — это поиск не существующих ещё ответов, это озадаченность перед чем-то действительно новым!

Теперь давайте представим себе, что такое наше с вами мышление.

Вот вы сидите, задумались... И кто-то вас спрашивает: «О чём думаешь, дружище?»

Как правило, этот вопрос ставит нас в тупик, потому что ничего такого, чем можно было бы похвастаться, мы, конечно, не думали. Наши пассивные размышления, честно говоря, представляют собой гору мусора — нагромождение образов, случайных ассоциаций, и не более того.

Это был просто такой «поток мыслей», «умственная жвачка» — мы думали об одном, потом о другом, затем отвлеклись на третье и вспомнили четвёртое. Мысли цеплялись друг за друга, словно петли самодельной новогодней гирлянды.

Но неужели вы думаете, что этот процесс и впрямь течёт абсолютно произвольно?

«Если вы о чём-то думаете как-то, каким-то определённым образом, то это обстоятельство невероятно сложно изменить».

Надеюсь, вы хорошо понимаете, что любой психический акт, любая реакция нашего мозга — это всегда возбуждение каких-то нейронов. И если вы что-то думаете, то не вы это думаете, а просто нейроны нашего мозга возбуждаются в такой последовательности.

В этом, собственно, и состоит суть ассоциаций — вам что-то говорят, вы это слышите, и в вашем мозгу последовательно активизируется целый каскад нейронных комплексов. Они начинают настойчиво сигналить друг другу. Причём сигналят не в «открытый Космос», а тем нейронам (нейронным комплексам), с которыми у них уже сформировались более-менее устойчивые связи.

В зависимости от плотности существующих связей между конкретными нейронами (от того, сколько между ними, грубо говоря, «шипиков») одни из них возбуждаются, а другим этой стимуляции оказывается недостаточно, и они не включаются в «ассоциативный процесс».

Итак, чем плотнее связи между конкретными нейронами, тем больше шансов, что при активации одного из них он будет побуждать активность другого. То есть наш мозг вовсе не стремится к созданию новых мыслей (новых цепей и связей), но лишь к повторению тех, что уже в нём закрепились.

Конкретный пример

Допустим, вы считаете какого-то Петра скучным и глупым, но вдруг вы узнаёте, что он открывает выставку своих фотографий в художественной галерее. Вроде бы это странно, и вам имеет смысл приглядеться к Петру повнимательнее — может, не такой он и дурак? Но давайте посмотрим на то, что делает в подобной ситуации ваш мозг.

У вас активизируется цепь нейронов, которые обуславливает ваше отношение к Петру как к скучному и глупому субъекту. Параллельно активизируется и другая цепь нейронов, которая отвечает в вашем мозгу за представления об искусстве, за отношение к выставочной деятельности, за авторитетность художественной галереи, которая решила выставить работы Петра.

По смыслу всё это как-то не сильно бьётся, правильно? Но, как мы помним, противоречие — это не то, с чем мы будем бороться. И теперь вы понимаете почему: всё зависит от того, какая из этих двух цепей имеет в вашем мозгу больший удельный вес (в какой больше нейронов, больше связей, больше бегущих по ней нервных возбуждений).