Читать книгу "Филипп Орлеанский. Регент - Филипп Эрланже"

Перед этими идеями, которые могли увлечь герцога Орлеанского в 1710 году, в 1721-м регент испытывал смятение. Его предшественники заклеймили бы если не автора, то саму книгу. Но ему была противна мысль употребить силу против разума. Он никогда не считал, что принц должен бороться с идеями. Был ли способ изменить ход событий?

Весной 1721 года во всей Европе — от Балтики до Мансанареса — жило лишь стремление к миру и спокойствию. Но стремление это наталкивалось на тенденции другого толка: на манию величия императора, на честолюбие испанского двора, на династические притязания Георга I, на одержимость русского царя…

И только один человек благодаря своей изобретательности, уму, дружеским связям и незаинтересованности страны, которую он представлял, казался всем способным примирить эти противоречия. И из всех столиц Европы протягивались руки к Дюбуа, как к ангелу мира.

У этого ангела две ипостаси: это был, с одной стороны, большой политик, искренне преданный своему делу, с другой, — выскочка, мечтающий только о кардинальской шапке и готовый на любые интриги ради этого.

Ловкий министр понимал, что спокойствию Европы угрожал теперь не Католический король, а неугомонный и вечно ненасытный император. Дюбуа так хорошо провел всю игру, что создал шедевр: тройной союз между Францией, Англией и Испанией, что обезоруживало Австрию.

Католический король еще раз отказался от всяких притязаний на французскую корону и получил обещание регента, что тот сделает все возможное, дабы Испания получила итальянские герцогства и Гибралтар. Собственноручно написанное Георгом I письмо подтверждало, что английский король гарантирует передачу Гибралтара Испании, как только парламент проявит бол ьшую уступчивость в данном вопросе.

На востоке Европы счастье тоже сопутствовало ангелу мира: он перехитрил, одного за другим, союзников русского царя. Помочь Швеции уже было нельзя, и она отдала России все балтийские провинции, но, по крайней мере, спасла свою независимость. Так после долгого перерыва Франция снова стала играть роль посредника между государствами.

И все это время Дюбуа старался смягчить Святой престол и получить кардинальскую шапку. Последние сохранившиеся от Лоу миллионы ушли на коллегию кардиналов, на родственников папы, на монсеньоров, на римскую аристократию, на бесчисленное количество князей церкви.

Слава европейского арбитра служила ему разменной монетой: короли Англии, Испании и Франции осаждали папу своими просьбами пойти навстречу желанию Дюбуа.

Увы! У папы была своя политика и свои амбиции: он был уже тяжело болен, но не хотел уйти в мир иной, не увидев триумфа своей буллы и возрождения папского владычества над маленькими государствами Италии. Для достижения этой двойной цели ему казалось предпочтительнее разжигать нетерпение епископа из Камбре, нежели удовлетворить это нетерпение.

Но папа угасал с пугающей быстротой. Собравшиеся вокруг его ложа тщетно пытались вырвать у него хоть слово — Клемент XI умер, не уступив.

Собравшийся незамедлительно конклав остановил свой выбор на кардинале Конти, а 16 июля сын аптекаря наконец становится его преосвященством. К нему относятся с таким почтением, что отныне называют просто «кардинал», как Мазарини или Ришелье.

Дюбуа хотелось совершить еще одно из своих чудес ради бывшего воспитанника — самое удивительное. Ему уже удалось примирить непримиримых: императора и Католического короля, Георга I и Якова Стюарта. Разве нельзя примирить Филиппа V и герцога Орлеанского, соединив брачными узами их детей? Регента перестали бы постоянно упрекать, что он борется с внуком Людовика XIV, и он сам не терзался бы из-за этого муками совести, отношения между двумя странами наладились бы.

Дюбуа прекрасно понимал, что ключ к решению этой задачи в руках королевы, и именно к ней он и обратился в первую очередь. Несмотря на то что дону Карлосу было обещано княжество, Елизавета Фарнезе не чувствовала себя уверенно. Идя на поводу у собственного мистицизма, король Испании поклялся отречься от престола через три года, дабы успеть подготовить свою душу, пока не пробил час предстать перед Всевышним. Что будет тогда с властолюбивой принцессой?

Без лишних разговоров искуситель сразу же предложил ей ключи от рая: французскую корону для едва вышедшей из пеленок инфанты Анны-Марии-Виктории. Будучи лишена возможности взойти на трон Людовика Святого, наследница пармских тиранов по крайней мере увидит на нем свою дочь и станет бабушкой будущего короля Франции. А взамен? Совсем немного: брак наследника испанского престола, принца Астурийского, с мадемуазель де Монпансье, четвертой дочерью регента.

Завороженная этой идеей, Елизавета Фарнезе проглотила наживку так быстро, что превратилась в инструмент в ловких руках Дюбуа и сама уговорила своего супруга. Болезненному сознанию Филиппа V была нарисована ужасающая картина: брак между Людовиком XV и пятой принцессой Орлеанской, мадемуазель де Божоле. У короля Испании не было иного средства вырвать несчастного ребенка из когтей Орлеанского дома, как предложить ему в жены свою собственную дочь.

Успех этого макиавеллиевского плана превзошел все ожидания его создателей. Потрясенный возможностью увидеть своих потомков на французском престоле, Католический король решил предложить своему сопернику сразу два брачных союза. Он с нетерпением ждал ответа.

«Монсеньор, — писал ему регент, — восстановление связи между королем и Вашим Величеством и доверие, которым Вы меня удостаиваете, является для меня источником небывалого удовлетворения».

Прочитав это послание, Филипп V едва не потерял сознание; королева от возбуждения лишилась сна.

Что касается герцога Орлеанского, то его радость выразилась в возврате молодости, в том, что на несколько недель он вновь стал тем беспечным повесой, каким был когда-то.

Обожаемый ребенок

(июль 1721 — март 1722)

Людовик XV во время мессы в Сен-Жермен-де-л’Оксерруа, 31 июля, почувствовал себя плохо. К вечеру у него поднялся жар, усилившийся на следующий день, и весь Париж был охвачен тревогой любящей матери. Маленький больной воплощал для всех надежды на будущее: его смерть означала восшествие на престол ненавистного регента, а потом — его жалкого сына и возможное возвращение Лоу.

С каким пылом возносились молитвы о здоровье больного, как горячо молились бедные люди святой Женевьеве, мощи которой кардинал Ноай приказал выставить для всеобщего обозрения! Страсти разгорались, достигая того накала, когда они могли превратиться в грозную силу. Оппозиция уже мечтала о реванше: «Его отравили!» — кричала в комнате больного короля герцогиня де Ла Ферте.

Ей вторил Вильруа, давая понять членам парламента, что, если бы не он, венценосный ребенок давно бы покоился рядом с другими жертвами герцога Орлеанского.

В присутствии Филиппа молодой врач Гельветиус, сменивший своих более опытных, но растерявшихся коллег, предписывает больному сильную дозу рвотного, после чего король быстро идет на поправку, а в королевстве восстанавливаются покой и радость.