Читать книгу "Непридуманная история Комсомольской правды - Александр Мешков"

Несколько раз Кашпировский подходил и ко мне, но, пристально взглянув в мои бездонные, но честные глаза своим тяжелым, немигающим взглядом, проходил мимо, укладывать оставшихся стоячих. Признаюсь честно, сердце мое при этом бешено колотилось раненой птицей о хрупкие прутья клетки грудной.

Было жутковато и не совсем смешно. Наконец, когда все уже лежали бездыханными на полу сцены, Кашпировский в последний раз подошел ко мне и сильно дернул за руку. Я трепыхнулся, как гуттаперчевая кукла, но устоял. Он дернул еще раз. Еще сильнее. Но падать мне совсем не хотелось. Убоялся я удариться затылком об пол. А еще больше убоялся я неизведанного воздействия таинственной инфернальной силы А ему — валить меня с ног тоже расхотелось. Наше дальнейшее взаимодействие лишилось всякого смысла.

— Иди-ка ты в зал! — с тихо, с сожалением, сказал он.

Я облегченно вздохнул. Пронесло! В хорошем смысле этого слова. Потом Кашпировский спустился в зал и стал заваливать сидящих зрителей на пол, выбирая их по каким-то одному ему известным признакам. Ползала уложил-таки! А одна женщина, испугавшись, шустро вскочила и убежала. Кашпировский ее не догнал. Хотя и мог при его атлетической комплекции.

— Ишь! Не хочет! — пояснил он зрителям.

Такие вот чудеса! В конце вечера он всем лежащим благосклонно разрешил подняться и занять свои места. А исполненные благодарности зрители несли ему цветы и целовали руки. Кашпировский великодушно подставлял свои руки, словно кардинал Ришелье какой.

— Ну что, «Комсомолка», довольна? — спросил меня удовлетворенный Анатолий Михайлович после представления.

— Если ты напишешь про меня дурно, ваша редакция СГОРИТ! — сказал мне на прощание Кашпировский. Утром, когда я уже заканчивал материал (писал не дурно и не хорошо — откровенно), он позвонил главному редактору Сунгоркину и сказал так:

— Вчера на моем сеансе был ваш корреспондент, Александр Мешков. Он был пьян. (Ложь! Я был постыдно и неправдоподобно трезв. Как этого не заметил великий и всеведущий экстрасенс — непонятно! Меня фотографировал мой друг, великолепный фотограф Илюша Питалев. Он подтвердит, если что. Да вот она — фотка!) Сунгоркин пообещал чародею лаконично:

— Накажем.

Но наказывать не стал, поскольку знал цену подобным магическим заявлениям.

Мысль материальна. Хорошо это или плохо, но это так. Сбываются и хорошие, добрые чаяния, и дурные мысли. У «Комсомолки» всегда было много врагов: обиженных, оскорбленных, не восхваленных, разоблаченных. Но, к счастью, во все времена ее триумфальной деятельности друзей и почитателей у нее было намного больше.

Любовь и в больнице — любовь!

Труды дают нам честь и похвалу. На свет Трудом восходит вверх могущество героя, Любовь от всех приобрела Анет, За то, что хорошо она ебется стоя.

А. Пушкин

Случалось ли вам, господа, учиться математике у костоправа? А навещать в публичном доме знакомого швейцара? А танцевать с африканцем «польку» или «цыганочку»? А тереть мочалкой в баньке морщинистую спину распаренному старичку в коротких фильдеперсовых чулочках? А мять яйца констеблю или церемоний мейстеру? Нет? И мне не доводилось. Но зато я пару лет работал журналистом в районной больнице! Правительство Москвы предоставило «Комсомольской правде» временное убежище в заброшенном, аварийном здании больницы на улице Правды.

Началось великое переселение редакции «Комсомольской правды» в старое, покинутое медиками здание поликлиники на улице Правды. Лечить, оперировать, восстанавливать людей в этом ветхом здании уже опасно, а создавать газету еще пока вполне можно.

В фойе на первом этаже висят списки: кто в какую палату распределен. Я нахожу свою фамилию. Получается, я распределен в хирургическое отделение. Бегу занимать себе лучшее место. В хирургическом отделении уже стоит двухместный кожаный диван (утеха холостяка и неверного, похотливого семьянина!). Для меня этот вид мебели имеет весьма большое, тактическое, эротическое значение на работе, поскольку «Комсомолка» для меня и рабочий кабинет, и трапезная, и бар, и опочивальня.

Когда я задерживаюсь в редакции допоздна и остаюсь ночевать в своем кабинете на мягком диване, то явно слышу над собой жуткие крики женщин и нерожденных детей. В этом кабинете делали аборты.

В нашем новом офисе общественные отхожие места не делятся на традиционные дамские и мужские. Туалеты — общие. Кто первый занял, тот и оправляется первым. Но в этом на первый взгляд неудобстве есть свои преимущества. Во время рабочего дня мы иногда уединяемся в пахнущей искусственной хвоей кабинке с коллегой Люси, игривой и смешливой чаровницей, спортсменкой, гедонисткой, примерной семьянинкой и сексуальной хулиганкой. Она же не может, без веской причины, всякий раз ездить ко мне ночевать, поскольку муж будет, несомненно, против. А на работе — пожалуйста. Сколько хочешь. Я давно подбирался к ней, чувствуя ее буйный, неуемный сексуальный потенциал весталки. Но она отказала мне два раза. А на третий раз согласилась пасть жертвой моих низменных желаний.

— Ладно, давай, — сказала она мне однажды за праздничным столом, потрясенная моей настойчивостью. А я уже и забыл: что — «давай»? Проклятый склероз! Но вовремя вспомнил. Случилось эта оказия во время очередного праздника. Художник-карикатурист Валя Дружинин праздновал юбилей и отмечал очередную награду, полученную на международном конкурсе художников-карикатуристов. Валя Дружинин участвует во всех конкурсах карикатуристов и все награды широко отмечает. Вытащил он столы из кабинетов и накрыл поляну прямо в коридоре. Подходи всяк, кто свободен! Пей, гуляй! Люди проходят мимо: остановятся, накатят стопку, съедят бутербродик с красной икрой, с колбаской копченой или чурочку суши, скажут доброе слово, тост и дальше спешат себе, трудиться, писать статьи, верстать, искать ошибки, руководить процессом, считать прибыль, искать рекламу. Потом обратно идут люди, накатят, скушают кусочек торта и дальше идут: работать. Валя Дружинин берет гитару, поет свои задорные песни. И уже никто никуда не спешит, и день рабочий идет к закату.

Так вот и мы с чаровницей Люси в тот памятный день и ночь так нагрузились изрядно бутербродами с икрой заморской, что сами не заметили, как руки наши соприкоснулись, потом ноги соприкоснулись, потом тела наши затрепетали, и оказались наши тела случайно ночью темной в моем хирургическом кабинете, на кожаном диване, сжимаючи друг друга сильными руками в страстных объятиях, словно два бойца Bellator MMA в последнем раунде. Мы, конечно, издавали разные звуки, заявляя о себе, будто голосистая роженица и горластый рожениц. Бойцы Bellator MMA всегда издают разные подобные звуки. Без этого и схватка — не схватка! Без звуков и не бывает яркой и громкой Победы! А что таиться? Ведь ночь глубокая на дворе и в больнице нашей. Но, как оказалось, не одни мы не спали ночью этой.

Внезапно раздался настойчивый, требовательный стук в дверь. Так стучат судебные исполнители, гестаповцы и рейдерские захватчики. Мы замерли на полуфрикции, затаив дыхание. Кто? Кто может стучаться к нам в будуар без приглашения? Почтальон? Но на вахте сидит охранник! Посыльный с пакетом? Но ведь ночь! Я, осторожно ступая босыми ногами по кафельному полу, подошел к двери.