Читать книгу "Великая Армия, поверженная изменой и предательством. К итогам участия России в 1-ой мировой войне - Виктор Устинов"

Николай II мужественно переносил пленение своей воли и духа, и, понимая свою обреченность и безысходность, он все же надеялся на какое-то чудо, на спасение, которое могло прийти к нему и его семье, чего нельзя было сказать об императрице Александре Федоровне. Она никогда не была сильной, наоборот, она была очень слабой и мнительной женщиной, и ею легко управляло близкое окружение.

Основной чертой царицы была замкнутость и сдержанность чувств ко всем, кто ее окружал, а тяжелая болезнь сына Алексея породила в ее душе чувство вины и страх за его будущее, навсегда укоренившийся в ней. В этом постоянно живущем в ней страхе императрице ничего не оставалось, как уповать на «старца» Распутина и на его способность выкрутиться из всяких житейских обстоятельств и передряг, и надеяться на его прозорливость в предвидение опасностей. Вера в чудодейственную силу и поддержку Распутина была так велика, что дала право императрице в письме Николаю II в конце 1916 года сказать: «Если бы у нас не было Его (Распутина. — Автор), все бы уже давно было кончено, я в этом совершенно убеждена!»[372] Но сам Распутин знал, в каких сетях он находился, и не строил иллюзий ни себе, ни царской семье.

Через пять дней после письма императрицы генерал Алексеев был отправлен в отпуск по болезни, от которого он отказывался, но министр двора граф Фредерикс потребовал безоговорочно выполнить распоряжение императора. С 10 ноября обязанности начальника штаба Ставки стал исполнять генерал Василий Гурко, который оставался руководить Особой армией Западного фронта, в которую входили и гвардейские корпуса. Гурко нигде не проявил своих военных способностей, и с его именем связывались все худшие поражения, которые переживала русская армия осенью 1916 года. Это был человек благих намерений, высказываемых вслух, и плохих дел, совершаемых молча и тайно. При нем Ставка совершенно отказалась от проведения наступательных операций против немцев, но, чтобы не раздражать своим бездействием союзников, Гурко имитировал активность боевых действий на Румынском фронте[373]. Огромная армия, переставшая вести боевые действия и напряженно учиться, стала быстро разлагаться и революционизироваться.

В начале ноября открылась пятая и последняя сессия Государственной думы, где взявший слово Милюков произнес чрезвычайно резкую речь. Он говорил об измене в придворных и правительственных кругах, о пагубном влиянии императрицы Александры Федоровны и Распутина на внутреннюю и внешнюю политику империи, сообщил факты коррупции и предательства Штюрмера, Манасевича, Питирима, сведя их в одну клику шпионов, взяточников и подлецов. Многие факты он цитировал из немецких газет. Венцом его выступления стали ответственные слова, поразившие депутатов: «Теперь мы видим и знаем, что с этим правительством мы так же не можем законодательствовать, как не можем вести Россию к победе»[374]. Он закончил свою речь риторическим вопросом, обращенным к депутатам и народу России: «Что это: глупость или измена?»

На другой день вместо центральных газет вышли листы с небывало белой бумагой. То же и на третий день. Однако выступление это, в котором, как набат, прозвучал призыв к объединению всех патриотических сил страны и к действию, было услышано во всех уголках России. Царь, напуганный этим выступлением, воспользовался поездкой на фронт и заехал в Киев, где жила его мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна, чтобы обсудить с ней положение дел в империи, потому что рядом с ним не было достойных и верных советников, и он жил в полном одиночестве. Навсегда порвавшая с петербургским столичным обществом и отторгнутая императрицей Александрой Федоровной от всякого участия в семейных делах царской семьи, Мария Федоровна блистала умом и мудростью и сохраняла свою приверженность к русскому началу во всяких начинаниях, что были нужны для пользы России. Имея общее мнение с великими князьями Александром Михайловичем и Павлом Александровичем, присутствовавшими на этой встрече, она посоветовала сыну немедленно освободить Штюрмера от обязанностей председателя Совета министров и назначить на этот пост министра путей сообщения Александра Трепова, известного в обществе своим умом и честностью, энергией и неподкупностью суждений[375]. Этот человек еще мог спасти монархию и империю, если бы Николай II осознавал всю угрозу своему режиму, как это осознавал Трепов, потребовавший при своем назначении на должность премьера удаления из правительства таких министров, как Протопопов и Бобринский, а из столицы таких людей как Распутин. Тщетно. Царь слушал только царицу Александру Федоровну, а та и в мыслях не допускала возможности расставаться с такими людьми. Как только ей стало известно о требованиях нового премьера, она написала Николаю: «Не подчиняйся такому человеку, как Трепов (которому ты не можешь доверять, которого ты не уважаешь)… Как Тр(епов) и Родзянко (со всеми злодеями) на одной стороне, так я, в свою очередь, стану против них (вместе со святым божьим человеком) на другой. Не поддерживай их — держись нас», — взывала императрица к мужу в письме за 5 декабря[376]. Читая эти письма, нельзя обвинять императрицу в измене России, которую она любила и желала ей счастья и процветания. Она сама, как и ее муж, попала в прусский капкан, крепко скрученный врагами России, и, боясь за свою жизнь, а больше за жизнь мужа и детей, она была вынуждена подписывать своим именем все письма, которые готовили ей близкие сановники — воинственные пруссаки, возомнившие себя вершителями судеб других народов и государств. Под сокрушительными ударами союзных армий Антанты они медленно и неохотно, но все же расставались с безумной идеей о своем превосходстве над другими народами, но те, кто был рядом с венценосной семьей, не утратили повадок зверя, и вся царская семья, оказавшись в их логове, в любой момент ждала смерти, если бы она вздумала вести патриотическую политику внутри своей страны. Новый председатель Совета министров Трепов по возвращению из Ставки в Петроград снова вернулся к своей просьбе исключения Протопопова из состава правительства и послал императору подготовленное решение о его отставке. «Ответственность несу я, — рискнул напомнить он Николаю II, — и поэтому я желаю быть свободным в своем выборе»[377]. Но все усилия Трепова, добивавшегося отставки Протопопова и некоторых других членов кабинета, натолкнулись на упорное противодействие царицы Александры Федоровны и Распутина. Бедная царица. Она не ведала, что творила. Страшась своего прусского окружения, и в страхе потерять мужа и наследника она защищала врагов своего Отечества и требовала убрать подальше от власти тех, кто мог спасти еще династию, и к таким людям, безусловно, относился премьер Трепов.