Читать книгу "Берия. Арестовать в Кремле - Анатолий Сульянов"

Проверку возложить: бывших военнослужащих Красной Армии — на органы контрразведки «Смерш», гражданских лиц — на комиссии НКВД, НКГБ, «Смерш».

Начался новый этап войны с народом. Из 5,7 миллиона советских военнопленных гитлеровцами было истреблено 3,9 миллиона человек. Оставшихся в живых, освобожденных союзническими и советскими войсками, принялись «сеять сквозь сито» карательных органов. Чаще всего эти органы действовали по утвердившейся с подачи Верховного Главнокомандующего схеме: попавшийся в плен красноармеец или командир рассматривались как изменники Родины, потенциальные ее враги, а посему к ним применялись соответствующие статьи Уголовного кодекса. Какая-то часть бывших военнопленных освобождалась из-под стражи, но большинство их осуждалось к большим срокам наказания — от десяти лет до двадцати пяти.

Вряд ли можно было надеяться на справедливость военных трибуналов, Особых совещаний — при таком подходе о презумпции невиновности, т. е. признании факта юридически достоверным, не могло быть и речи, ибо люди осуждались не демократическим судом с защитой и свидетелями, а Особым совещанием. На рассмотрение «дела» не приглашались ни представители партийных и политических органов Красной Армии, ни представители общественности. Так, бывшие военнопленные, как отмечается в сообщении профессора А. Хорькова, офицеры Б. Петросян, А. Казарян и другие были осуждены к 25 годам лишения свободы по обвинению в измене Родине. Следствие было проведено наспех, с грубейшими нарушениями законов судопроизводства. За что же командиры Красной Армии оказались за решеткой после войны? Попав в плен, они бежали во Францию, вступили в ряды «маки», став партизанами в рядах Сопротивления, создали в 1944 году первый советский партизанский полк. За боевые успехи в борьбе с гитлеровцами были награждены орденами Франции. Французское правительство за особые заслуги разрешило советским воинам выехать на Родину с оружием. Выехали. Их, как участников боев с гитлеровцами, встретили не с цветами и радушными объятиями, а строгие, недоступные, видевшие в каждом советском человеке шпиона или диверсанта работники органов, которым Сталин поручил «хорошенько разобраться». Знамя полка, боевые награды и благодарственные грамоты были выставлены в Центральном музее Вооруженных Сил, а их обладатели помещены в тюрьмы и лагеря Сибири и Колымы.

Многие военнопленные, как отмечает профессор А. Хорьков, принимающий участие в работе недавно созданного Международного института проблем военнопленных, незаконно осуждались как изменники Родины лишь за то, что в плену исполняли обязанности врачей, фельдшеров, санитаров, старших бараков, переводчиков, поваров, кладовщиков, связанных с обслуживанием самих военнопленных. Так, бывший командир дивизии подполковник М. Грачев, оказавшийся в плену в огненном аду 1941 года и исполнявший обязанности старшего по бараку, был осужден к 10 годам лагерей. Грачеву говорили, что он «легко» отделался. Генералы П. Понеделин и Н. Кириллов выдержали все адовы пути гитлеровских лагерей, не предав, не оболгав, не согнувшись, и были освобождены союзниками. Все страшное позади: и пытки, и издевательства, и голод; впереди — встречи с родными, продолжение службы в армии, — но все круто изменилось не в их пользу. Оба были арестованы и осуждены с содержанием в Лефортовской тюрьме, где генералы были расстреляны в 1950 году. Списки на расстрел рассматривались лично Берия.

Разумеется, многое из того, что происходило в победном 1945 году в трибуналах и Особых совещаниях, становилось достоянием информационных служб Запада. Тысячи советских людей, узнав о суровых наказаниях на Родине, оставались в европейских странах, получив рожденное в советском аппарате наименование «невозвращенцев».

26

Абакумов со своим огромным аппаратом, создавая видимость действия в стране различных групп, недовольных «государственным строем», наличия беспечности и потери революционной бдительности, организовывали новые процессы.

Берия и его верный слуга давно присматривались к одному из наиболее талантливых и мужественных руководителей, не боявшемуся высказывать свое мнение и стойко защищать его — наркому Военно-Морского Флота адмиралу Николаю Герасимовичу Кузнецову. Сравнительно молодым Кузнецов был, как и другие в страшные 1937–1939 годы, обласкан Сталиным. В 1938 году тридцатишестилетний Кузнецов на заседании военно-морского совета докладывал об итогах разбирательства крупной аварии эскадренного миноносца «Решительный», выброшенного на берег гигантским штормом при переходе эсминца из Николаева во Владивосток. Сталин с присущим ему вниманием слушал доклад морского командира, всматривался в него, задавал вопросы. Результатом этой встречи было избрание Кузнецова делегатом XVIII съезда партии, где состоялась его вторая встреча со Сталиным. В перерыве вождь подошел к Кузнецову и протянул лист бумаги: «Прочтите». Нарком Военно-Морского Флота Фриновский — бывший заместитель Ежова — в рапорте просил освободить его от должности наркома. Через месяц после этой встречи Кузнецов был назначен наркомом Военно-Морского Флота СССР. Тридцатисемилетний нарком отличался смелостью суждений, доскональным знанием дела, решительным характером, умением защитить свои взгляды на боевую подготовку флота и развитие стратегических возможностей его соединений и объединений.

Подобная самостоятельность и инициатива чаще всего не находит поддержки в высших кругах, где, как правило, имеется свое мнение, конечно же превосходящее все остальные. На этот счет бытует канцелярская сентенция: «Всяк входящий в кабинет начальства оставляет свое мнение у порога».

Вопреки жестким указаниям, Кузнецов накануне войны отдал распоряжение о выходе кораблей из военно-морских баз в открытое море, и если 22 июня сорок первого года Красная Армия понесла огромные потери, особенно авиация, артиллерия и сухопутные войска, то Военно-Морской Флот не потерял ни единого корабля.

Нарком не раз «схватывался» в спорах с Молотовым и Ждановым, курировавшими флот, с Берия, пытавшимся «лезть» не в свои дела, когда обсуждалось перспективное строительство флота, с Булганиным, во всем соглашавшимся с вождем. После очередного трудного разговора с Булганиным Кузнецов заметил пристальное внимание к себе Берия. Малоизвестный чиновник В. Алферов написал куда следует донос, в котором сообщал о том, что морское командование передало англичанам во время войны чертежи парашютной торпеды, давно рассекреченной и стоявшей на вооружении в других странах. Это была прекрасная зацепка для ведомства Берия — Абакумова. Началось следствие, доложили мнительному Сталину. После доклада Берия Сталин принял решение о предании руководства Военно-Морского Флота суду чести, который возглавил маршал Л. Говоров. Четыре адмирала, отличившиеся в Отечественной войне и щедро награжденные орденами и звездами, оказались на скамье подсудимых. Берия и Булганин всячески подогревали процесс, наушничали Сталину о «предателях-адмиралах». Вскоре принимается еще более строгое решение о предании адмиралов суду Военной коллегии Верховного суда СССР. Поднаторевший на подобных и других делах, алчный и жестокий Ульрих и на этот раз не изменил своим правилам — раз попал сюда, значит, виноват, и будь ты хоть семи пядей во лбу, никогда не докажешь свою невиновность.