Читать книгу "Хельмут Ньютон. Автобиография - Хельмут Ньютон"

...

Жан-Мари Ле Пен, 1997 г.

Королева Англии, 2000

44 мая 2000 года был днем открытия нового крыла Национальной портретной галереи в Лондоне. Меня вместе со многими другими фотографами и художниками пригласили на это событие. Я стою, вытянувшись по струнке перед моим портретом леди Тэтчер, а она держится на другом конце зала, как можно дальше от меня. Раньше она уже говорила мне, как сильно ей не нравится эта фотография, и теперь воспользовалась этой возможностью, чтобы повторить свою критику во всеуслышание. У меня есть только один костюм, который я надел сегодня. Проходя между порталами Национальной портретной галереи, я услышал громкое «блямс», и в следующее мгновение на мое правое плечо откуда-то из-под перекрытия шлепнулась большая порция голубиного помета. Вонь была жуткая. У меня в кармане лежали две гигиенические салфетки, уже использованные; с их помощью я попытался вытереть эту дрянь, но только размазал еще больше. Вы можете увидеть эту отметину на фотографии.

...

Королева Елизавета и я в Национальной картинной галерее (фотография Тима Кларка)

Лени Рифеншталь, 2000

Vanity Fair направил меня сделать еще один портрет Лени Рифеншталь. Мы впервые встретились в Гаване в 1987 году и завязали довольно странные взаимоотношения: я восхищался ею как великим кинорежиссером и фотографом, а она казалась польщенной, что немецкий еврей, пользующийся репутацией скандального фотографа, проявляет к ней неподдельный интерес. Будучи подростком, я видел все ее картины – «Голубой свет», «Белый ад» и так далее. В основном это были фильмы о немецких горах, героических лыжниках и летчиках, снегах и ледниках.

В то время берлинцы называли ее не иначе как Reichsgletscherpalte – труднопереводимое слово, приблизительно означающее «ледниковая подстилка германского рейха», – поскольку не сомневались, что она была любовницей Гитлера. Разумеется, это было неправдой, но Лени действительно когда-то сходила с ума по Гитлеру. После войны она осталась не у дел, хотя суд не нашел в ее прошлом ничего предосудительного.

Я был хорошо знаком с ее работами и часто упоминал о них в своих лекциях. За это я получал упреки от множества людей, включая Джун, не понимавших, как еврей может одобрительно отзываться о человеке, чьи политические симпатии весьма сомнительны. Однако я могу отделять людей от их работы.

...

Лени Рифеншталь, 2000 г.

В своей недавней лекции я говорил о ней как о талантливой художнице, несмотря на работу в пользу нацистской пропагандистской машины. В июне 2000 года, когда я приехал в ее дом под Мюнхеном для последнего фотосеанса, она усадила меня за большой стол, ломившийся от кофе и пирожных, взяла за руку и долго не отпускала – должен сказать, у этой девяностодевятилетней дамы была железная хватка, – а потом ткнула мне в лицо газетную статью и сказала: «Хельмут, обещай мне не называть меня старой нацисткой, иначе я никогда больше не разрешу тебе фотографировать меня». Что я мог поделать? Будучи старым pute [16] и думая только о фотографиях, которые я надеялся отснять в тот день, я мог даже пообещать жениться на ней. Мы приступили к съемкам. Лени носила брюки, а я знал, что она очень гордится своими ногами и считает, что они лучше, чем у Марлен Дитрих. Я попросил ее надеть юбку. Что ж, брюки исчезли в мгновение ока, и она предстала передо мной в коротенькой юбочке. Я не был разочарован. Как говорится, «ноги уходят последними». Обед с Шрёдером, 2000 Восьмидесятый день рождения стал для меня великим событием: немецкий Центр фотографии под управлением Манфреда Хейтинга пригласил меня для организации большой ретроспективной выставки в Берлине и предложил для этой цели здание Национальной галереи, построенное великим архитектором Мисом ван дер Роэ. Какая честь для меня! Я попросил Джун быть куратором. Она, по всеобщему мнению, отлично справилась со своей работой. Это действительно была самая замечательная из всех моих выставок, и она прошла в здании, которое славится не только своей красотой, но и необыкновенно сложной организацией внутреннего пространства.

...

Подготовка фотографии Герхарда Шрёдера, 2000 г.

Мы провели в Берлине десять дней до открытия выставки, наблюдая за изготовлением последних отпечатков с использованием совершенно заумного процесса под названием «лазерная печать высокой плотности». Мы проводили в типографии целые дни и иногда засиживались до трех часов утра, выбраковывая один отпечаток за другим. Ужинали обычно в баре «Париж». Однажды вечером я почти не узнал немецкого канцлера Герхарда Шрёдера, который выходил из бара вместе с членами своей семьи, но пока папарацци на улице фотографировали его, он узнал меня, увидев в окно, вернулся в бар, поздоровался и пригласил нас с Джун на обед. Он назвал меня «мистер Ньютон», и я сказал: «Пожалуйста, герр канцлер, называйте меня Хельмутом».

Он ответил: «Только если вы будете называть меня Гердом». Потом мы все вышли на улицу, чтобы фотографы могли запечатлеть нас вместе.

Официальное приглашение прибыло в гостиницу по факсу на следующий день. Я с гордостью положил его на столе в нашей комнате, зачитал вслух и сказал Джун: «Давай останемся еще на один день в Берлине и пообедаем у Герда в четверг». Вечером в четверг водитель доставил нас в резиденцию. В багажнике автомобиля лежали дюжины белых роз – подарок, который мы собирались преподнести мадам Шрёдер в знак глубокого уважения.

Когда мы прибыли, щеголеватый немецкий офицер спросил, с какой целью мы приехали. Когда я сказал, что нас пригласили к обеду, он ответил: «Герр Ньютон, званый обед состоялся вчера вечером с министром культуры Науманном». Мне показалось, что меня хватит удар. Джун отнеслась к случившемуся с большим самообладанием и постаралась успокоить меня. Если бы это она совершила такую ошибку, я бы, наверное, убил ее.

На обратном пути я шипел и метал. Я ворчал, что это «они» ошиблись, что «у них» левая рука не знает, что делает правая, а поэтому они, слава богу, проиграли войну, а последняя война, в которой они победили, закончилась в 1871 году. В гостинице я ворвался в комнату и проверил дату на факсе: нас действительно пригласили на среду.

На следующий день я позвонил канцлеру с извинениями, и Герд сказал: «Очень жаль. Вы пропустили действительно хороший обед, и мы ждали вас целую вечность». Больше мне никогда не довелось с ним разговаривать.