Читать книгу "Нарышкины, или Строптивая фрейлина - Елена Арсеньева"

– Вот уже двадцать лет, как я сижу на этом местечке, именуемом троном. И все чаще спрашиваю себя, глядя на небо: почему я не там, а здесь? Я так устал…

Я долго размышляла об этих словах, когда он отошел. В самом деле, у него был усталый вид. Его взор был по-прежнему ясен, взгляд, казалось, проникал в самую глубину души, как и прежде, и все же он напоминал Сизифа, который был осужден богами на вечный бесплодный труд. И какими бы семенами он ни засевал Россию, эти семена не всходили, умирали в смертоносной, бесплодной земле. С тем же столкнулся его сын, да и внук столкнулся с тем же…

Оставшись одна, совсем одна на свете, я хотела чем-то занять себя – и начала строить новый дом. В том, на Мойке, было тяжело. Воспоминания о сыне, запертом, как в клетке, на Кавказе, о покойном муже, обо всей той моей блестящей, сверкающей жизни, которая здесь прошла, о Жерве, о Савве, о скелете, осыпанном иммортелями… эти воспоминания точили меня. Новый дом, который я задумала построить, я сначала поручила модному архитектору Боссе, но эскизы мне не понравились, и я заказала эту работу молодому, но уже известному Людвигу Бонштедту, который в то время как раз занял должность старшего архитектора при дворе великой княгини Елены Павловны.

Дом был построен волшебный! Он полностью облицован камнем – бременским песчаником из Германии, да и кариатиды у парадного входа, выделенного порталом, сделаны из того же камня. Собственно говоря, дом законченным я уже не увидела. Он достраивался без меня. Ах, как хотелось бы мне подняться по парадной лестнице, на площадке которой висит мой большой портрет кисти Кристины Робертсон!

Ну что ж, если Бог даст… Ведь я отправила государю Александру Александровичу прошение вернуть мне российское подданство, от которого я отказалась, обиженная на его деда, и позволить приехать в Россию. Мне бы хотелось упокоиться в родной земле.

Кажется, я несправедливо упрекнула Тургенева за то, что он выдумал русскую ностальгию… Пожалуй, она все же существует!

Но вернусь в прошлое. Россия начала Крымскую войну. Собственно, что бы ни говорили многоумные историки, произошло это из-за того, что наш император обидел императора французов. Государь считал Наполеона III, который пришел к власти после переворота 2 декабря 1851 года, незаконным обладателем трона, ведь династия Бонапартов была исключена из французского престолонаследия Венским конгрессом. И, поздравляя Наполеона со вступлением на престол, Николай Павлович преехидно обратился к нему «Monsieur mon ami», то есть «дорогой друг», вместо положенного по протоколу «Monsieur mon frйre» – «дорогой брат».

Такую вольность галльские петухи восприняли как публичное оскорбление нового императора, а этот выскочка очень хотел увлечь подданных идеей реванша за поражение Наполеона I!

Итак, война началась, но все ее перипетии меня мало задевали. Никого из моих близких она не коснулась, а я была в то время слишком занята собой!

Что скрывать, горевала я по супругу своему не Бог весть как долго. Спохватившись, что годы уходят, я с тоской вспоминала молодость и с опаской заглядывала в зеркало. Впрочем, моих лет мне никогда не давали, даже и в сорок – сорок пять я выглядела не более чем на тридцать. И все же я помнила, сколько мне лет! Я знала, что только любовь, да, одна лишь любовь, может возвратить молодость женщине. Конечно, я зажгла столько сердец в свое время, что можно было бы устроить изрядный пожар, если собрать их вместе, но свое зажечь никак не могла. Невозможно влюбиться по заказу! И я уже приготовилась к тому, что ждет меня одинокое увядание, как вдруг получила приглашение на бал во французское посольство. Мой муж был дружен с герцогом де Морни, сводным братом самого нынешнего императора всех французов, и внимание обворожительного герцога распространялось и на меня. Он был невыносимо галантен и элегантен, отчасти напоминая мне блистательного и незабываемого Альфреда д’Орсе. Я как-то уже упоминала роман Бальзака «Златоокая девушка», герой которого списан с д’Орсе. Многие потом во Франции всерьез уверяли меня, что вовсе не он, а именно герцог де Морни послужил прототипом главного героя. Я не спорила – какая, впрочем, разница, ведь оба они стоили один другого! Морни в то время уже женился на Софи Трубецкой, дочери этого непутевого князя Сергея, и мы с мужем успели побывать на их свадьбе. Собственно, Морни был одним из тех людей, которые вполне могли бы привлечь мое внимание, и, собираясь тогда на бал, я оделась со всей возможной кокетливостью совсем не потому, что я мечтала завлечь Морни и сделать своим любовником, – нет, я слишком любила прелестную девочку Софи, хотя и не сомневалась, что захоти я – и Морни окажется у моих ног! – а просто потому, что его присутствие действовало на меня как глоток шампанского!

Я всегда обожала шампанское…

Траур мой еще длился, хотя срок ношения черного уже кончился. Теперь я могла появляться в обществе в сером, однако собираясь на тот бал, я несколько отступила от обрядности. Я была в сером, да, но – в серебристо-сером, и сама диву далась, когда обнаружила, насколько этот холодноватый оттенок молодит мое лицо. Глаза сияли, кожа стала матовой, а седина в моих светлых волосах еще и не видна была (предательские же волоски, время от времени появляющиеся, мы с Аришей старательно выщипывали), так что своей внешностью я осталась довольна. К платью этому надела я розовые жемчуга… И, по странной прихоти памяти, вспомнила, как однажды, на балу в Зимнем дворце, с моего платья осыпались жемчуга, а потом получила я их в подарок от Жерве…

Воспоминание оказалось пророческим! В разгар вальса ожерелье мое порвалось, и драгоценные розовые жемчужины рассыпались, исчезли вмиг под ногами танцующих, как и не было их – только то там, то тут пары сбивались с ноги, когда наступали на эти жемчужины.

Внезапно музыканты перестали играть, оборвав музыкальную фразу на середине. Все остановились, с недоумением озираясь. И в круг вышел молодой человек, очень красивый, черноволосый, с темно-синими глазами, стремительный в движениях, больше похожий на итальянского танцовщика, чем на француза, – и попросил всех посмотреть себе под ноги, а если кто-то увидит жемчужину, подобрать ее, чтобы прекрасная шея прекрасной дамы вновь украсилась прекрасным ожерельем.

Сказал он это с такой чудесной улыбкой, с таким сияющим взором, так весело и доброжелательно, что все с удовольствием принялись собирать мои жемчуга, вручая их молодому человеку, который потом с поклоном преподнес их мне.

Его звали граф Луи-Шарль Шово, он был офицером императорской гвардии, находившимся в России с поручением.

У него были прекрасные глаза, улыбка, от которой у всякой женщины должна была закружиться голова, – закружилась она и у меня, хотя между нами было почти двадцать лет разницы. Что и говорить, занять воображение женщины – это уже половина победы над ней! Это уже первые шаги к завоеванию ее любви…

В зрелом возрасте для женщины любовь молодого человека весьма привлекательна. Сама молодеешь, обращаешься в юную девушку, перенимаешь девическую застенчивость, манеры – и не замечаешь, что это может быть нелепо…

Нелепо? Что за ерунда! Нелепый вид придает женщине неисполненное желание и безысходное томление. А если желание исполнено?