Читать книгу "Бит Отель. Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957-1963 - Барри Майлз"

Глава 8

Разрезки

Деньги — это слова

Слова — это деньги.

Ценны ли слова, как деньги.

Ценны ли деньги, как слова.

Гертруда Стайн. История Америки с точки зрения географии

После выхода «Голого ланча» команда журналистов из Time — Life, держась то бурной любви к Биллу, то не менее бурной ненависти, выяснила, что живет он в Бит Отеле, и послала к нему компанию репортеров и журналистов. Билл в это время был в Лондоне, где проходил новый курс лечение апоморфином у доктора Дента, а потом ездил к Иэну в Кембридж, однако 1 октября 1959 г. по приезде в Париж он встретился с журналистами за завтраком. Несколько дней они преследовали Билла, который мирился с этим, чтобы привлечь большее внимание к своей книге. Он писал Аллену: «Тут вокруг несколько дней крутились парочка журналистов из Life, фотографировали и стряпали статейки. Отличные фотографии. Очень симпатичные и знающие типы. Некие Снелл и Лумис». Войдя, репортер Дэвид Снелл предложил Берроузу сигарету марки «Old Gold», тем самым делая прямой намек на последнюю главу «Голого ланча» «Хаузер и ОʼБрайен»: «Спевшаяся парочка. Чтобы растопить первый лед, Хаузер хлопал тебя по плечу, а потом ОʼБрайен предлагал тебе сигарету марки „Old Gold“ — обычные коповские сигаретки…» Этот жест говорил о том, что Снелл не только прочитал «Голый ланч», но и знал, что для Берроуза каждый из Time — Life сродни копу.

По воспоминаниям Билла, Снелл даже курил ту же марку сигарет: «Он курил, и курил он „Old Gold“. Он знал, что он коп. Одно время он подрабатывал вышибалой, а еще у него была аллергия на пенициллин. У него был один из этих видов аллергий, о которых и не думаешь, рассуждая о пенициллине. Конечно, так и случилось. К счастью, его доктор об этом знал, и буквально через пару минут скорая уже была на месте. Она словно ждала со шприцем, и, как только понадобилось, был сделан укол. То, что он описал, в точности совпало с описаниями смерти в „Египетской книге мертвых“: невыносимая жара, жуткий холод, а потом такое чувство, будто в теле начинает лопаться каждая клеточка. Он написал про это в „Ридерз Дайджест“. А второго парня звали Лумисом Дином. На вечеринке он сделал пару офигительных снимков Ротшильдов — он действительно очень хороший фотограф».

«Вот на этой фотографии мы со Снеллом, его звали Дэвидом Снеллом, он уже помер; он внимательно слушает мои ответы на вопросы. В фотографии, как и в боксе, как только видишь начало, все уже ясно. Другими словами, ты должен реагировать на секунду раньше другого. Старик Бернс лежит на полу, его распяли на дереве, живого распяли, ха-ха-ха! Несколько дней они кормили меня завтраками и ублажали всяческим образом. Кстати, я, похоже, понравился мистеру Люку».

Статья, написанная штатным журналистом Полом ОʼНейлом, появилась в тридцатом номере Life за 1959 г. Она называлась «Вокруг одни повстанцы», и вполне логично, что битники в ней были представлены как явление негативное. Вероятно, Снелл написал положительный отзыв, но он составлял только один из двух больших абзацев, в котором Билл не критиковался: «Несмотря на все свои пристрастия к самым низменным страстям человечества, Уильям Берроуз имеет очень трагичный и сардонический взгляд, он тонко чувствует трагедию». Билл чего-то подобного и ждал. Он писал Аллену: «Этим двум дальнозорким журналистикам из Life, несомненно, очень понравилась моя работа, эту симпатию подделать было бы невозможно. Но, естественно, они никак не могли повлиять на окончательный очерк».

После завтрака Дин и Снелл проводили Берроуза в отель и случайно оказались свидетелями того, как Брайон Гайсин показал Биллу свое новое изобретение: «разрезки». Билл подтвердил, что они тоже там были: «Вернувшись, они тоже увидели это. Увидели первые „разрезки“». Билл описал этот момент в «Третьем Уме»: «…дом номер 9 по Жи-ле-Кер, комната 25, сентябрь 1959 г. …только что вернулся после продолжительного завтрака с а-ля полицейскими из Time, ставил на место жуликов таких же старых и уставших, как и их тезки: „Мистер Берроуз, что-то мне говорит, что вы… Я знаю, что несколько лет назад вы жили на Мэдисон-авеню… получали 20 ООО долларов в год… получали от жизни все удовольствия… ʽOld Goldʼ пожалуйста“. Когда я вернулся в 25-й номер, то увидел Брайона Гайсина с ножницами в руках, а перед ним на столе разбросанные вырезки из газет Time, Life, и он зачитал мне „разрезки“, которые потом вошли в „Уходящие минуты“».

Брайон так рассказывает о своем открытии: «Я сидел в комнате 25, резал холст для картин и случайно разрезал своей бритвой „Стенли“ пачку газет и вспомнил, как полгода назад говорил Берроузу, что необходимо применить технику рисунка непосредственно для письма. Взял несколько первых попавшихся под руку слов и принялся составлять из них тексты, которые стали главой „Первые разрезки“ в „Уходящих минутах“».

На столе лежали парижская New York Herald Tribune, Observer (лондонский воскресный выпуск), Daily Mail (Лондон) и рекламные объявления, выдранные из журнала Life. «Разрезки» производили очень странное впечатление, они казались посланиями, странным образом подходящими для сегодняшних ситуаций. «Ее отец, известный художник, пока кучу его работ, сделанных жесткой кистью, не раскритиковали ко всем чертям, говорил: „Мы еще не готовы…“» (из «Первых разрезок»). Фразочки вроде «невозможно оценить урон», которые теперь звучат абсолютно по-берроузовски, были взяты из прессы, к примеру, из Observer или Time. Брайон: «Эта готовая фраза сама выпала на стол, там лежала стопка газет, которую я просто разрезал ножом, потом собрал кусочки и соединил. Была там одна фразочка, которая казалась мне наиболее забавной, это еще до того, как пришел Уильям… я первый начал играть в эту игрушку, иногда я очень громко ржал, потому что получалось что-то очень неожиданное и забавное».

Когда Брайон совершил свое открытие, Билл был в Лондоне, и они увиделись только после того, как Берроуза помучили Снелл и Дин, дожидавшиеся в Париже и сразу же сцапавшие его, чтобы взять интервью. «Когда он вернулся после завтрака, я показал ему, что придумал, и сказал, что работал над этим недели две-три, как раз, когда его не было. И сказал, что мне они кажутся очень забавными. Тут Билл снял очки, собираясь читать. Помню, как он быстро отложил их и с увлечением погрузился в чтение. Он тут же понял, что это очень интересный новый подход и решительно спросил: „А можно я тоже попробую это сделать?“ Я ответил: „Давай, конечно. Для этого и придумано“».

Биллу, как и Брайону, идея о том, что можно брать материал выборочно, очень понравилась, и он громко хохотал. «Нам обоим это какое-то время казалось очень забавным. Действительно, поначалу это было очень смешно. Волновало кровь, прямо как трава, ну да, как трава». Билл тут же принялся кромсать газеты и журналы. Из одной статьи в Saturday Evening Post от 31 октября 1959 г. о новых подходах к лечению рака получилась целая дюжина «разрезок», много «разрезок» получилось и из статьи про вирусы из New York Herald Tribune.

В сущности, метод был очень простым. Бралась напечатанная на машинке или в типографии страница, разрезалась на две половинки по вертикали, а потом — по горизонтали, таким образом, получалось четыре небольших куска текста. Они менялись местами, и получалась новая страница. Часто это было похоже на оригинал, но вскоре Билл с Брайоном поняли, что, если, к примеру, это был политический текст, — это помогало читать между строчек, они резали слова и понимали, что же на самом деле имели в виду политики, говоря то или иное. Они поняли что, разрезая знакомые страницы, принадлежащие перу Шекспира или Рембо, тексты которых утратили свой первоначальный смысл из-за того, что их постоянно приводили в пример, дают произведениям второе дыхание. Билл говорил: «Разрежь Рембо, и ты сам станешь Рембо… Шекспир, Рембо живут в своих произведениях. Разрежь строчки, и ты услышишь их голоса. Нож вскрывал тайные послания, закодированные в разрезках. Столоверчение? Правда, похоже на общение с поэтами через медиума. Сначала Рембо написал гениальные произведения, а потом пошли поэтишки, которые что-то мучительно из себя выдавливали. Разрежь стихи Рэмбо, и ты поймешь, что хорошей поэзии не существует, если, конечно, в результате не получается что-то совсем личное».