Читать книгу "Елизавета Тюдор - Ольга Дмитриева"

Окрестности дворца, служившие для отдыха, также предназначались в основном для излюбленных развлечений сильного пола: теннисные и бадминтонные корты, построенные стараниями Генриха VIII, площадки для игры в шары, ристалище, где по праздникам проводились рыцарские турниры, а в иные дни вместо рыцарей там вступали в схватки медведи и собаки мастифы; как большинство современников, Елизавета находила удовольствие в этой кровавой забаве. Когда же она бывала в благочестивом настроении, к услугам королевы были часовня для молитв, парк с пристанью у самого дворца, где всегда стояла королевская баржа для катания по Темзе. Уайтхолл, хотя и расположенный в центре столицы, давал прекрасную возможность прогуляться верхом по паркам, покрывавшим значительную часть того района Лондона, который сейчас называется Вестминстером. Однако когда Елизавета хотела по-настоящему насладиться верховой ездой, она отправлялась в Нансач поохотиться на оленей или на дичь с соколами.

Придворные, составлявшие постоянное окружение королевы, были столь же необычными представителями человечества, сколь искусственной была среда их обитания. Уже во времена отца Елизаветы двор сделался для английских дворян весьма притягательным местом. Оставляя поместья, не приносившие больших доходов, они слетались в Лондон в надежде получить прибыльную должность, выгодное назначение на военную или дипломатическую службу, милости в виде титулов, пенсий и подарков. Но это удавалось, быть может, десятой части жаждущих, остальные же пристраивались в хвост за фаворитами, рассчитывая уже на щедроты из рук последних. Этот тесный мир был пронизан взаимными связями: горизонтальными — между родственниками, которые поддерживали друг друга на пути к успеху, и вертикальными — между высокопоставленными патронами, фаворитами и их клиентами — рыцарями, джентльменами, молодыми провинциалами, мечтавшими получить при них должность. И те и другие связи неизбежно порождали фракции и острую борьбу за влияние на монарха, за посты в государственном управлении и, что немаловажно, в управлении самим двором, ибо этот сложный мир имел свою разветвленную административную систему. Постоянное соперничество постепенно вывело новый биологический тип — «человека придворного» со всеми его достоинствами и недостатками.

К числу несомненных достоинств елизаветинских придворных относились достаточно высокие стандарты их образования и воспитания, сложившиеся к середине XVI века. Если среди министров ее отца еще были люди, не способные написать собственное имя, то при Елизавете придворный был немыслим без образования, полученного в университете или в юридической школе, что гарантировало его знакомство с античной и современной литературой, языками, историей и философией. Помимо этого следовало обладать такими совершенствами, как умение играть на музыкальных инструментах, грациозно танцевать, галантно ухаживать за дамами, слагать стихи и быть занимательным собеседником. В число издержек входили неискренность, угодничество, льстивость и прочие подобные качества, обеспечивавшие успех и карьеру. Один из современников сказал как-то о придворном: «Он никогда не говорит, что думает, и не думает, как говорит, и во всех важных вопросах его слова и их смысл очень редко совпадают». Когда некоего молодого человека елизаветинской поры спросили, почему он не при дворе, он ответил с презрением: «Быть придворным? Я не имею ничего общего с этими пресмыкающимися!» Не все придворные, безусловно, были рептилиями, среди них попадались и чрезвычайно независимые особи, наделенные завидной витальностью, умом и осмотрительностью, такие как Лейстер, Рэли или молодой граф Эссекс. Им было предназначено становиться лидерами в любых обстоятельствах, и не случайно Елизавета отличала их. К чести королевы, надо заметить, что при ее дворе высоко поднимались и пользовались ее милостями только те, кто обладал реальными достоинствами, что бы о них ни говорили их соперники.

Монарх занимал в этом вечно враждующем мире уникальную позицию распределителя благ и милостей. Он держал в своих руках рог изобилия и благодаря одному этому уже мог рассчитывать на бесконечные изъявления любви и преданности от своих придворных. Елизавета как царствующая королева сумела даже усилить эту позицию, ибо она была женщина, не только «леди-суверен», но и Прекрасная Дама, дева, вечный символ чистоты, что позволяло облечь поклонение ей в совершенно иные, более эстетизированные и лестные формы. Уникальность ее двора состояла в том, что там были воскрешены во всем блеске куртуазные обычаи средневекового рыцарского культа, которые благополучно уживались с ее весьма современными методами политического управления. Все с увлечением окунулись в галантную игру рыцарского служения государыне, достигшую апогея, когда королева пребывала в зените славы и довольно преклонных годах. Игра эта развивалась по собственным законам, и чем старше становилась Елизавета, тем более пылкие слова для выражения своей любви находили ее рыцари, чем больше морщин появлялось на ее лице, тем белее оно становилось в сонетах, прославлявших ее. Обе стороны находили удовольствие в этой изысканной игре. Елизавета жаждала всеобщего поклонения и никогда не уставала слушать комплименты своим глазам («они как звезды»), алебастровой коже, точеным рукам («ах, они словно из слоновой кости»), своим грации, уму и неисчислимым талантам. Многие из ее поклонников искренне увлекались ролью воздыхателей, им нравилось быть влюбленными в королеву, писать томные сонеты и рискованные любовные послания. Она же, поощряя всех, отличала среди них немногих, но почти никогда одного. Очень рано Елизавета пришла к убеждению, что придворные куртуазные игры — та же политика, где можно поощрять и сталкивать противников, добиваясь, чтобы они служили ей с еще большим рвением и самоотречением. Впрочем, сталкиваться они были готовы и сами, ей оставалось лишь вовремя утихомирить своих поклонников, возвысить обиженного, унизить возвысившегося, чтобы ни один не терял надежды.

Так средством против слишком настойчивого Лейстера, стремившегося монополизировать ее внимание, стал в середине 60-х годов Томас Хинедж — один из джентльменов, охранявших личные покои королевы, выдвинувшийся затем в казначеи и вице-гофмейстеры. В пику Лейстеру Елизавета открыто выказывала свои симпатии к нему. Впрочем, их флирт был абсолютно невинен: в отличие от сэра Роберта Хинедж был счастливо женат и не питал амбициозных планов в отношении королевы. Ему удалось даже сохранить дружбу с графом — еще одно доказательство, что тот не верил в подлинность перемены чувств Елизаветы и видел в ее заигрываниях с Хинеджем попытку поставить его, Лейстера, на место. Как только их отношения с королевой наладились, соперник был вынужден покинуть Виндзор. Сэр Томас не оставил заметного следа в анналах придворной жизни, кроме разве что так называемого медальона Хинеджа, подаренного ему королевой. На крышке медальона красовалась красная тюдоровская роза, а внутри находился обрамленный золотом, рубинами и бриллиантами портрет королевы — настоящий шедевр кисти Хиллиарда.

Приблизительно в то же время взгляд королевы упал на молодого красивого юриста Кристофера Хэттона, который великолепно танцевал во время праздничного театрального представления в корпорации юристов Грейз-Инн. Вскоре приятный молодой человек занял странное для правоведа место в числе джентльменов-пенсионеров личной охраны королевы. Однако в этом возвышении не было ничего, отдающего скандалом (сам Лейстер активно покровительствовал Хэттону в первые годы его карьеры при дворе). Многие из веселившихся и танцевавших в тот вечер получили хорошие должности, а затем поднялись к высотам власти: Ф. Онслоу стал спикером палаты общин, Р. Мэнвуд — главным бароном казначейства, сам Хэттон в 1572 году был произведен в капитаны джентльменов-пенсионеров, а впоследствии стал членом Тайного совета. И если сэр Кристофер, как про него говорили, «протанцевал» дорогу к королевскому фавору, то он был обязан этим не прекрасным ногам, а голове, так как выбрал достойное место для танцев — Грейз-Инн, веками поставлявший лучшие юридические умы Англии.