Читать книгу "Ох, охота! - Сергей Алексеев"

Кроме того, половозрелой ондатра становится аж в четыре месяца от роду, а срок беременности всего 25 дней, да еще врагов нет, никто из зверей не ловил и не ел «крыс». Это просто автомат воспроизводства! В то время белка стоила 50 советских копеек и за ней надо было ноги побить, а это чудо — 30, но трудозатрат вчетверо меньше. Однако и эту сивку укатали русские горки. В 1962 или 1963 году, когда ондатра поселилась даже в реке, началась туляремия — гнойные желваки под шкурой. Ее качество от этого почти не страдало, промысловики продолжали ловить, тем паче разрешили охоту даже весной, до линьки, когда мех у ондатры самый лучший, однако с той поры такого несметного количества уже не было.

Несмотря на свою крайнюю, кроликоподобную травоядность, зверек довольно сильный, решительный и кардинальным образом борется с капканами и несвободой — отгрызает и откручивает себе лапу. Когда это делает, например, норка или горностай, тут все понятно, зверек благородный, с острым чувством воли. Но тут?… Были случаи, когда в капканы вновь попадали ондатры без одной и даже без двух лап. Кстати, передними ондатра при поедании травы работатет, как руками. Сходство с крысой делает рыжий цвет ости и строение тела, но есть и темно-коричневые, благородного цвета ондатры, более похожие на выдру, и если вы увидите из нее шапку, сроду не догадаетесь.

Птицы

Птицы водоплавающие

Россия — страна перелетных птиц

Если бы весной подняться над землей и одним взглядом узреть всю массу пернатых, которые перемещаются в течение двух-трех недель с юга на север, пожалуй, не нашлось бы на свете зрелища, сравнимого с этим. А если еще посчитать и сложить затрачиваемую на это кинетическую энергию всех птиц, от легкой ласточки и соловья до гусей-лебедей, то я уверен, цифра получится гораздо выше, чем производимая на Земле вся электороэнергия за эти две-три недели перелета. Для того чтобы оконченному пессимисту вернуть радость жизни и веру в чудо, творящееся ежесекундно над нашими головами, следует посмотреть в весеннее небо и включить хотя бы самое примитивное воображение. Какая же сверхъестественная, неуправляемая сила каждый год гонит птиц на север? Неужели только потому, что на юге в это время не хватает корма и слишком сильно печет солнце? Как-то не верится. Не верится только потому, что энергетических затрат на перелет, того накопленного для дальней дороги жира с лихвой бы хватило худо-бедно пересидеть неблагоприятный период где-нибудь на Амазонке, в Индии или в не таких уж горячих камышах Каспийского побережья. Но нет, едва теплые ветры повернут на север, как вслед за ними поднимаются на крыло несметные полчища пернатых и через моря, океаны, жаркие пустыни и влажные тропики летят в холодную сторону, где еще снег, сыро и промозгло, где с трудом можно отыскать корм и тем паче свить гнездо. Однако неумолимая, космическая по силе страсть гонит птиц именно сюда и с единственной целью — вывести потомство. Пустынные арктические острова, побережья всех северных морей и океанов от Чукотки до Кольского полустрова, от Скандинавии до Канады и Аляски вместе с весной превращаются в птичьи базары, массовое гнездовье всех видов гусей, лебедей, уток, гагарок, гагар, гаг и прочих птиц, которых мы считаем обитателями северных морей, хотя они живут там всего два-три месяца…

И каждую осень, чаще всего с первым зазимком, вдвое или даже втрое увеличившаяся масса пернатых путешественников встает на крыло и уходит в обратный путь, на чужбину, чтобы переждать лютые морозы. Но прежде, чем покинуть родную холодную землю, птицы устраивают слет, действо, увидеть которое достаточно трудно и по образу и подобию напоминающее вече. Однажды я проснулся в охотничьей избушке, стоящей в лесу достаточно далеко от обжитых мест, от громкого многолюдного разговора. Было полное ощущение, что собравшаяся толпа что-то неторопко обсуждает, вот только слов не разобрать. Когда же осторожно вышел на улицу, то увидел зрелище невиданное: весь довольно широкий пойменный луг с перезревшей и полегшей осенней травой шевелился от журавлей. В этих местах прежде я довольно часто видел этих птиц, но малыми стаями или вовсе парами, а тут же головки на длинных шеях покрывали луг от речки до высокой террасы, задымленной утренним туманом, словно колышащаяся под ветром трава. Их было тысячи! И журавли не просто ночевали здесь, а о чем-то очень серьезно разговаривали, и речь их напоминала человеческую, даже по интонациям — в какой-то миг показалось, спорят. Отчетливо слышалось лишь короткое и грубоватое созвучие двух звуков — кр, кр, кр, причем на разные лады. Стояли они, повернувшись головами в сторону середины луга, совершенно пустого пятачка диаметром метров тридцать, как будто это вечевой круг. Потом речь их ненадолго изменилась, из неразборчивого многоголосья превратилась в своеобразный хор, поющий одно протяжное слово — кур. И мне показалось, птицы молятся перед дорогой, тем более после этого согласного пения они начали взлетать, причем от перефирии к середине. Взлетали уже с полновесным журавлиным криком, привычным уху и печальным — курлы, курлы, и разбирались, выстраивались в клинья, выписывая круги над лугом, должно быть, прощались. Через несколько минут предрассветное небо стало черным от стай, и только когда все журавли были в воздухе, начался отлет. С невероятным чувством порядка и непонятных закономерностей очередности косяки срывались с круга и уходили на юг. А последняя стая с криком кружила над лугом еще около часа, пока не взошло солнце, затем тоже легла на курс.

После этого утра я уже больше не видел ни единого журавля до самой весны.

Ни у каких более живых существ на Земле нет такого страстного чувства родины, как у перелетных птиц. Они не вьют гнезд и не размножаются там, где зимуют: даже самый благодатный край для них — чужбина. Их любовь к северным широтам существует на генном уровне, поскольку это явное свидетельство, что перелетными птицы стали во время Валдайского оледенения континента, когда все живое, в том числе и люди, вынуждены были покинуть скованные холодом и покрытые льдом родные земли. Но едва потеплело, едва сквозь толщи ледяных торосов, как птенцы из яиц, проклюнулись первые крупицы земли, как все вынужденные переселенцы стали возвращаться домой, пусть не на весь год, а чтобы продлить свой род на родине, чтобы дети научились летать над родными просторами и знали к ним дорогу.

Даже тугой на ухо, не обладающий музыкальным слухом человек способен услышать чувства птицы, например журавля, весной, когда он возвращается домой, и осенью в пору отлёта — нет печальнее птичьей песни!

Лебеди

Когда в августе летишь над севером Томской или Тюменской области, над землей хан-тов и манси, то кажется, на синих озерах лежат белые сугробы снега. А если лебединые стаи взлетают с воды, то иногда распластанными крыльями накрывают значительную часть озера. Коли эти царские и царственные птицы поселились на водоеме, то в свою вотчину уже никого не пустят. И если по недомыслию это же место облюбовали, например, утки или гуси, то будут непременно изгнаны, а гнезда разорены — гордая и величественная эта птица не терпит соседства инородцев. Однако на перелете с юга на север и обратно, то есть в дороге, вполне мирно уживается со всеми, и иногда, застигнутые туманом, на одно и то же озеро падают стаи лебедей, гусей, уток, и весьма любопытно наблюдать, как на фоне белых, мраморных изваяний суетятся чирки. Точно так же ведут себя лебеди и в местах зимовок на чужбине, и только на родине становятся сами собой и показывают свой царский нетерпимый характер.