Читать книгу "Суета сует - Наталия Рощина"

Мила проснулась рано. Будильник еще не зазвонил, но она открыла глаза и, глядя в окружающую темноту зимнего утра, сладко потянулась. В комнате было прохладно. Свежий воздух — спутник хорошего отдыха, крепкого сна. Мила вдруг вспомнила, что так и не поднялась вечером с постели, чтобы закрыть на кухне форточку. Разрешив себе впервые за много месяцев выкурить одну сигарету, Мила потом долго себя ругала. Отвыкнув от вкуса и запаха табака, она тяготилась навязчивым ароматом и неприятным привкусом, который едва заглушила жевательная резинка. В ход пошел освежитель воздуха, духи, форточка настежь. Мила сняла с себя мгновенно пропахший табаком махровый халат и поспешила в кровать. Почитав немного, находясь во власти расслабляющей дремоты, Смыслова не нашла в себе сил, чтобы встать и закрыть на кухне форточку. Дернув шнурок бра, она выключила свет, укуталась в одеяло и блаженно закрыла глаза. Впервые за много дней она засыпала с легким сердцем, довольная собой, жизнью, ощущая себя почти счастливой. Почти, потому что вчера вдруг ей легко удалось сделать так много важных вещей. Как странно получалось: отчаявшись, она получила то, на что в глубине души уже перестала надеяться.

Во-первых, очередная прогулка по заснеженному парку окончилась встречей с Богданом. Мила улыбнулась, почувствовав, как снова бешено заколотилось сердце. Воспоминания о Зотове были полны той безудержной радости, которая в первое мгновение лишает дара речи, способности мыслить. Увидев Богдана с той же серой папкой в руке, она прибавила шаг и, справляясь со сбивающимся дыханием, бросилась его догонять. Его силуэт приближался медленнее, чем Миле хотелось. Она так обрадовалась Богдану, что чуть не сбила его с ног. В его серых глазах тоже была искренняя радость, но очень скоро она сменилась все той же грустью, которая бывает у человека, долго страдавшего.

— Здравствуй! — схватив Зотова за плечи, Мила с силой сжимала их, словно боялась, что он развернется и убежит. Она тискала его, приговаривая: — Куда же ты подевался, черт возьми?!

— Здравствуй. Я… Я… — Зотов опешил от проявления такой бурной радости и не находил слов. Наконец, он улыбнулся и взволнованно спросил: — А ты меня искала?

— Да я каждый день возвращалась с работы этим путем! Как ты мог пропасть!

— Я же обещал…

— Разве можно так серьезно относиться к обещаниям, данным в порыве отчаянных чувств? — все сильнее впиваясь пальцами в холодную ткань куртки Богдана, твердила Мила. — Господи, как же мне повезло.

— Это мне повезло, — засмеялся Зотов, и Мила словно впервые увидела, какая у него красивая улыбка.

Смыслова вдруг разжала пальцы и даже отступила на пару шагов, разглядывая Богдана. Он удивленно смотрел на нее, а улыбка постепенно сошла с его дрожащих от волнения губ.

— Ты что?

— Ничего, — Мила представила, как шикарно он будет смотреться под лучами софитов, после того, как побывает в руках стилиста и гримера. Белоснежная рубашка, блестящие чуть вьющиеся волосы, небрежно откинутые назад, откроют высокий, красивый лоб, улыбка — ровные, жемчужные зубы. Да он очарует зрителей, еще не произнеся и слова, а когда Мила расскажет о его таланте, покажет его работы, когда он все же начнет отвечать на ее вопросы… Его ждет успех! Мила мысленно произнесла это слово и вздрогнула: принесет ли он счастье этому юноше?

— Мила…

— Да, Богдан. Извини, я задумалась.

— Ты отлично выглядишь.

— Мне приятно слышать это, — кокетливо усмехнулась Мила. Почему-то ей казалось, что Богдан и говорит и ведет себя как-то иначе. Он скован, хотя пытается скрыть это. — Но я мечтала о встрече с тобой не для того, чтобы услышать комплименты.

— Впервые встречаю женщину, равнодушно относящуюся к комплиментам в свой адрес.

— У тебя было много женщин?

— Нет, — смутился Зотов.

— Тогда ты еще слишком молод, чтобы так говорить, — Мила подняла высокий ворот шубы. — Ты сможешь проводить меня?

— Да, конечно, — Богдан с готовностью смотрел на нее.

— Пойдем.

Несколько минут они шли молча. Мила время от времени поглядывала на своего спутника. Ей до сих пор не верилось, что она все-таки снова встретилась с ним. Это было важно для нее. Миле невероятно хотелось отблагодарить талантливого юношу за то, что он помог ей возродиться. Ей было так важно стать музой для него, так и не узнавшего в ней известную телезвезду. В его восторге не было ничего показного, никакого расчета. Она помогла выйти из творческого кризиса ему, а он ей — из душевного. Но ее миссия еще не закончена. Богдан даже не подозревает, что она задумала на его счет.

— Как дела, Богдан? Как прошел месяц? — Мила всплеснула руками. — Ты можешь себе представить, что прошло так много времени.

— Прошло? Пролетело, ведь я работал, — с нескрываемой гордостью в голосе ответил Зотов. — Я так никогда не работал. Это такое счастье!

— Я очень рада за тебя, — Мила взяла его холодную руку и сжала. — Да ты замерз совсем.

— Нет-нет, все в порядке.

— Пойдем выпьем кофе.

— Нет, только не сейчас!

Богдан действительно замерз, но ни за что не признался бы в этом. Как не признался бы и в том, что ему стоило немалых усилий забыть о существовании этого парка. Каждый день мысленно он возвращался сюда, и воображение сразу рисовало ему высокую женскую фигуру с длинными развевающимися светлыми волосами. Ни занятия в институте, ни общение со сверстниками не могло затмить впечатления от встречи с Милой. Он рисовал ее в конспектах, забывая о лекциях. Он едва реагировал на задаваемые ему вопросы — все было таким малозначимым по сравнению с ощущениями праздника, пришедшего к Богдану вместе с желанием творить. Часто в его работах Мила выглядела совершенно не такой, как в жизни. Он придавал ее лицу самые разные выражения: от загадочности и кокетства до порочности и жестокости. Он экспериментировал, выливая на свою музу настроение и невысказанные желания. Он рисовал ее в образе русалки, ведьмы, ангела. На одном из рисунков она в дымке тумана, где лишь большие глаза, словно два маяка, указывали путь разбитым сердцам. Сколько же она их разбила? Богдан был уверен, что такая женщина быстро заполучала в свои сети любого, кого желала. Он не знал о ней ничего, не хотел знать, потому что реальность могла уничтожить тот образ, который он придумал сам, который помог ему снова найти смысл в жизни. Иногда незнание облегчает жизнь. А желание снова встретиться с Милой он подавлял, вспоминая, что дал слово мужчины больше не появляться на ее горизонте. Он не мог позволить себе злоупотреблять ее добротой и чуткостью.

Богдан не мог забыть образ Милы, воплощая его в своих работах, количество которых росло с каждым днем. Мама удивленно рассматривала красивое лицо женщины, не решаясь спросить: реально ли оно, придумано ли? Анне Григорьевне казалось, что она уже видела этот разрез глаз, эту улыбку, этот поворот головы. А может быть, сын так долго рисует эту женщину, что создалось впечатление узнаваемости? Увлеченность, с которой после долгого перерыва работал Богдан, и радовала и пугала его первого, самого близкого критика.