Читать книгу "Алиби - Евгения Палетте"

– Во-о-н там, у левого фонтана – свадьба, – продолжал он, – Оттуда раздаются, слышите, всякие глупости, вроде «Горько» и «Еще». Да вот, вы и сами можете слышать, – сказал он, подняв вверх указательный палец.

– Вы и в самом деле думаете, что это – глупости? – спросил его Горошин.

– Конечно, ведь это всего лишь эмоции. А эмоция мимолетна. Только хорошо взвешенная мысль интересна. Не так ли?

– Ну, кто же на свадьбе говорит хорошо взвешенными мыслями, – возразил Горошин, взглянув в сторону левого фонтан, где выстрелила бутылка шампанского.

– А зря, – только и сказал Филимон. – Я бы предпочел видеть вещи такими, какие они есть на самом деле, – почему-то умолк Филин.

– Вы не верите в любовь? – спросил Горошин, уже приготовившись слушать.

– На уровне эмоций верю, но я уже сказал, меня эмоции не интересуют, – договорил Филин, глядя на приближающегося Бурмистрова. В этот момент со стороны свадьбы донеслось очередное «Горько», и Бурмистров, улыбнувшись чему-то, кивнул всем. А Филин, скривив губы, не произнес ни слова.

– Мрачный вы человек, Филимон, – сказал Горошин, смеясь.

– Да-с, предпочитаю мысль и закономерность. И не люблю междометий, – подтвердил Филимон. – Мне гораздо интереснее, например, что происходит у фонтана справа.

Несколько человек разного возраста сидели там, ближней к фонтану, скамейке с хмурыми лицами, и по их напряженным, слегка затравленным взглядам было видно, что они переживают какуюто информацию, которая им очень не нравится.

– Это они сейчас слегка пообвыкли. А минут десять назад, когда им вон тот, в красной футболке, с усами, то-то сказал, они, будто все слова разом забыли, – рассказывал Филимон, поглядывая то на Горошина, то на Бурмистрова, словно желая удостовериться в том, что им это на самом деле интересно.

– Так вот этот, в красной футболке, сообщил им, – продолжал Филимон, что некий субъект, по решению Международного суда, получил бордели на Корсике, которые принадлежали какомуто его предку лет двести назад. А у этого предка эти бордели отнял в пользу своего брата еще Наполеон Бонапарт перед самым походом на Россию. И вот теперь, поскольку этот субъект якобы является единственным наследником этих борделей, Международный Суд их ему возвращает. Хотя по какому-то там Закону они должны были отойти Государству. А? Квалификация! – с мгновенье помолчал Филимон.

А главное – этот субъект, говорят, тоже бывает здесь, а значит, мы все его знаем.

– Сам слышал? – спросил Филимона Бурмистров.

Филимон кивнул.

– Интересно, кто это? – медленно проговорил Бурмистров.

– Вот это хороший вопрос, – заинтересовано произнес Филимон, – Это и вправду интересно. А то «Горько», «Горько», примешивая к «хорошему вопросу» свои собственные эмоции и не замечая этого, с суровым выражением лица проговорил Филимон.

– Видели! Бордели на Корсике! Через двести лет! Делать им что ль там, в этом Суде, нечего. Интересно, кто и сколько им отвалил, – не унимался Филимон. А не то – бесовщина какая-то – договорил, крестясь на Храм, Филимон.

– Буров не приходил? – спросил Горошин, чтобы перевести разговор.

Филин отрицательно покачал головой.

– Но была Маша, – сказал он, – Она сейчас будет. У нее есть к вам разговор, опять сказал Филин.

Горошин посмотрел по сторонам, но Маши нигде видно не было.

– Там что? – спросил Горошин Филимона, показав на фонтан у самого входа на Площадь. – Во-он, где сидят ребята в морской форме, – уточнил Горошин.

– А там разговор идет о «Крузенштерне». Не то пришли, не то уходят, – доложил Филимон.

– Видел я как-то, – отозвался Буомистров, как «Крузенштерн» входил в порт. Стоят все паруса. И все – на реях. До самых топовых огней, – как у нас на флоте говорят. – Дух захватывает. Красота, – мечтательно, что было совсем несвойственно Бурмистрову, сказал он.

– Да. величественное зрелище, – согласился Горошин. – Такое нечасто увидишь. А вот и Буров, – смотрел он уже на Бурова. подходившего к ним.

– Ну, что? Передумал? – спросил его Горошин, чтобы узнать, не передумал ли он стать конюхом.

– Передумал, – махнул рукой Буров. – Надо попробовать что-нибудь предпринять. А то сначала пятнадцать, а теперь уже и двадцать пять лошадей за ту же зарплату. Да я ни за что этого не сделаю. Не смогу просто. Надо хотя бы попробовать чтонибудь придумать.

– Попробуем, – с пониманием сказал Горошин. – Я уже тут кое с кем говорил. Обещали узнать, что вообще можно сделать.

– Был? – спросил Горошина Буров.

– Был, – отвечал Горошин, понимая, что Буров спрашивал о юбилее Машиного деда.

– Ну, как? – Отлично.

– А Маша? – неизвестно что хотел знать Буров. – Еще лучше, – сказал Горошин, отводя от Бурова взгляд. – Да вон она и сама идет.

К скамье, и правда, подходила Маша. Уже издалека улыбаясь своей зеленью, казалось, всем сразу, она видела только одного Горошина.

– Михаил Андреевич, – обратилась Маша к нему прямо, кивнув Бурову, – Дедушка просил вас ему позвонить. Мы и сами звонили, да вы, наверное, телефон дома оставили.

– Ну, как Фолкнер? – спросил он совсем не о том, о чем хотел спросить. А то, что ему было интересно знать о Маше все, это он уже понял.

– Фолкнер? Хорошо, – отвечала Маша, смеясь. – Звонила Катерина, – обозначился Бурмистров. – Всем – привет.

– Как она? – поинтересовался Горошин.

– Да вроде было ему лучше. Теперь опять что-то не так. Кладут в больницу. Надо нам к нему собраться. Все с пониманием молчали.

– А что это «пришельца» не видно? – неожиданно спросил Бурмистров, – Где это он?

– А черт его знает. Улетел куда-то. Вроде в Африку, – отозвался Буров. – Этот счетовод с собакой рассказывал, – объяснил он, имея в виду Цаля.

– У-у, после Африки-то он был уже на Площади Цветов, в Риме, когда там очередная драка случилась. По телевизору показывали. И даже его желтую, бейсбольную шапочку показали. Правда, мельком, – сказал Филимон.

– Вот еще субъект, – проговорил Бурмистров. – Ты видел, на чем он летает? – обратился он теперь к Горошину. – Вообще кто-нибудь видел его летательный аппарат? – не дождавшись ответа Горошина, снова спросил он.

Все молчали.

– Интересно, куда б он улетел без него? – просто так спросил Бурмистров, подмигнув всем.

– Ты его сначала найди, – с пониманием проговорил Филин, заметно на чем-то сосредоточившись, отчего казалось, что он говорит совсем о другом.

Бурмистров сделал неопределенное выражение лица, настолько неопределенное, что невозможно было даже предположить, что хотел сказать, но не сказал он. Но то, что он что-то хотел сказать, поняли все. Неожиданно общее внимание отвлеклось. У Маши,. которая сидела теперь рядом с Филимоном, в сумочке зазвонил телефон.