Читать книгу "Последнее письмо из Москвы - Абраша Ротенберг"

В то знойное утро мир будто ощетинился дурными знаками. Я молча шел в сторону Вилла Уркиса: сил выкрикивать свои речевки у меня не было. За все утро я не заключил ни одной сделки, отчего моя апатия только усилилась. Полный пессимизма и усталости, я побрел в сторону сквера, чтоб отдохнуть, поесть и попить: меня мучила сильная жажда. Я подошел к колонке, не отводя глаз от поклажи, оставленной на скамейке, но тут заметил, что какая-то сволочь перекрыла воду. Я решил подождать до конца сиесты, но жажда не давала мне расслабиться. Неподалеку от сквера был бар, где мне не отказали бы в стакане воды. Мечты о кружке пива преследовали меня, но я прикинул, во сколько она мне обойдется, и решил потерпеть. Измученный жаждой, мокрый от пота, я направился в бар.

Я остановился, не дойдя до угла — на тротуаре уже собралась банда. Тут же вспомнилось, как они угрожали мне в прошлый раз, и меня охватила паника при мысли о новых унижениях. Надо было действовать, иначе все пропало. Я понимал, что выбор у меня небольшой: не обращая на них внимания пойти прочь или перейти улицу и попросить воды в баре. Жажда оказалась сильнее страха — я перешел улицу в надежде, что они не тронут меня.

Дойдя до угла, я заметил, как выкрики и смех прекратились. Наступила тишина. Не отрывая глаз от асфальта, я медленно приближался к ним, стараясь сохранять бдительность. Тут один из них сказал:

— Чумита[44], ты погляди, кто тут у нас!

— Кто же? — поинтересовался главный таким тоном, будто он плохой актер в плохо поставленном спектакле о жизни улицы.

— Как кто? Я тебе скажу, кто: твой русский дружочек.

— Мой русский дружочек? Сколько лет, сколько зим! Не представляешь, как я по нему соскучился!

— Мы все соскучились. Но, слава богу, он снова с нами.

— Что ж я его не вижу?

— Слепой совсем стал? Разуй глаза, он прямо перед тобой.

— Передо мной? Прячется за тюком с тряпками, чтоб мы его не признали?

Тут сквозь его сарказм стали пробиваться нотки дружелюбия:

— Как жизнь, русачок? Что нового, где пропадал?

Мне показалось, что хоть как-то реагировать на его подколки опасно. Я надеялся, что они еще немного посмеются, потом устанут, потеряют интерес, и я пойду дальше. У того, которого звали Чумитой, явно были другие планы на мой счет.

— Что такое, русачок, не хочешь с приятелем поздороваться?

Я молчал и медленно двигался дальше.

— Эй, русачок, а ну постой. Невежливо молчать, когда к тебе обращаются. Я и обидеться могу. Подойди-ка, куплю у тебя майку, и подружимся.

Меня мучил вопрос: к чему весь этот балаган? Я не успевал следить за ходом событий, и моя смекалка подводила меня. Если подарю им рубашку — оставят в покое? Может, я бы даже две рубашки им отдал, или больше, но думать об этом у меня не выходило. Ответить ему? Молчать дальше? Перейти ли улицу, чтоб поняли, что я не боюсь их, или стоять, где стою? Этот Чумита — он серьезно, или это он что-то затевает? Что ему ответить? Как повести себя? Что вообще делать?

Но идти никуда не пришлось. Чумита взял инициативу на себя, в три шага пересек улицу и подошел ко мне.

— Что такое? Не хочешь продать мне майку? Думаешь, мне нечем заплатить?

Чумита глядел на меня кровожадно, будто хищник. От него и впрямь исходил какой-то животный запах — он так и ударил мне в ноздри, смешанный с запахами табака и алкоголя. И если ты когда-нибудь сталкивался с подобным чудовищем, то поймешь, что я имею в виду.

Чумита отходил от ожидаемого сценария, и мне уже почти показалось, что в нем проснулось сочувствие.

— Не бойся, русачок, я тебе ничего не сделаю. Мне просто майка нужна, поновее этой.

Майка ему и правда была нужна — та, что на нем, была грязная и сильно ношенная, да и его угрожающего вида мускулатура в ней едва умещалась. Рубашки он поверх майки не носил.

Тут я немного успокоился: парню нужна майка, так что я могу продать ее ему, а могу и подарить. Разницы никакой не было бы, но отдавать даром было бы все же гораздо хуже, так отношения не начинают. А вот если продать, то Чумита остался бы мне навечно должен, и тогда можно было бы отказывать ему дальше во всем. И я решил продавать.

— Я продам ее тебе, — дрожащим голосом, почти шепотом произнес я.

— Ребята, слушайте все, этот русский не только певчий, а еще и говорящий!

Было ясно, что ему надо подурачиться и одновременно поразвлекать своих корешей, что наблюдали за этой сценой с противоположной стороны улицы.

— Покажи мне майку, да такую, чтоб подошла. Чтоб ты знал, я что попало не ношу, только качественное, — и сам заржал над собственным остроумием.

Мне предстояло решить проблему с логистикой. Обычно я складывал груз на тротуар и показывал потенциальному покупателю товар, но в этом случае лишний раз рисковать не стоило. Я попытался исполнить трюк — достать майку из тюка, не снимая его с плеч, но это было не так-то просто. Чумита, злорадно усмехаясь, следил за моими мучениями, он ждал, что я уроню что-то, оступлюсь, растеряю вещи. Но мне везло: я смог выудить майку без приключений и протянул ее Чумите. Тот стал изучать ее с напускным интересом. Повертев в руках, он поднес ее к носу, принюхался, как псы нюхают задницы друг другу при встрече, и, изображая гримасу отвращения и рвотные позывы, заорал:

— Эта дрянь воняет, будто старый сифилитик. Вот же пакость!

Обращаясь к товарищам по ту сторону улицы, он крикнул:

— А ну, пацаны, бегом сюда. Скажите, чем пахнет.

Вся эта банда тут же обступила меня. Чумита протянул одному из корешей майку, и тот незамедлительно ответил:

— Она воняет дерьмом. Вот срам, а!

Они передавали майку из рук в руки, всякий раз подбирая характеристику позабористей:

— Пахнет падалью, дерьмом, русскими псами.

Вернуть майку я уже не рассчитывал, она не так дорого стоила, уж как-нибудь расплатился бы. И если б на этом потери ограничились, я пошел бы дальше с облегчением.

Но их намерения отличались от моих. Чумита отошел в сторонку, и его место занял другой шутник — позже я узнал, что звали его Качо[45]. Выслушав его требования, я стал догадываться, к чему все идет.

— Эй, русо[46], мне рубашка нужна. Покажи, что у тебя есть, только чтоб дерьмом не пахло, — приказал он властным тоном, как у их главного.

Я решил отказаться:

— Не продать тебе рюбашку.