Читать книгу "Быть сестрой милосердия. Женский лик войны - Валентина Чеботарева"

Что же это будет? В первую минуту даже жалели, но когда под сурдинку стало известно, что его привезли сюда на квартиру В., что ночью 21-го похоронили под будущей церковью Серафимовского убежища. На закладке ее были все — Григорий, Боткин и другие — безумно боялись попасть в лестной компании на вид, — новая вспышка безумной ярой ненависти, все классы с пеной у рта о ней говорят. Победила пока она — Трепов[24], Ипатьев уволены. Недаром говорила; «Довольно я страдала, больше не могу. Надо в бараний рог согнуть». Вот, значит, кровь, и с великой целью пролитая, не дает счастья — наоборот — новое озлобление, вспышка реакции. Дмитрий Павлович[25]? выслан в Персию. Даже отцу не дали проститься, Юсупов в Курск. Говорят, поклялись, что их руки не замараны кровью, они — организаторы, палач наемный, они только увозили, Павел Александрович был у государя, протестовал, что сын арестован по повелению ее величества. Государь помялся, но дело сделано.

1917

6 февраля.

Разговорилась с Верой Игнатьевной о былом. Как в начале войны государыня была ей близка. В городе толковали, что подпала совершенно ее влиянию. Злые языки не преминули [сообщить] даже мерзкую окраску. Как советовалась с ней, искала откровенной, сердечной беседы. После одной из лекций сказала: «Хочу вас, княжна, познакомить с Григорием Ефимовичем Распутиным, мы оба с государем очень его ценим» Григорий кликушествовал: «Верь ей, она твой честный рыцарь». А теперь Вера Игнатьевна подчас думает, что не эта ли фраза — ключ к загадке, что, несмотря на Аню, невзирая на голую и горькую правду, что подчас она преподносит, княжну терпят и не выставляют, как других верных, но неприятных слуг — князя Орлова, Дрентельна. После первой встречи старалась доказать всю обыденность, мелочность этого юродивого, каких немало на Руси. В первые же месяцы дружбы говорила: «Англия не многого стоит, верьте мне, кончится все войной с англичанами». Прислала записку — до перевязок приехать на квартиру Ломана[26]. К удивлению, там был Григорий, трясся, волновался, все спрашивал Ломана: «Едет?». Крестился, метался. Приехала. Сказала две-три незначащих фразы Григорию и позвала княжну: «Едемте в церковь».

Это было в пору наибольшего отчуждения от Григория, когда отошла от них и верила Вере Игнатьевне.

6 марта.

Столько впечатлений, что вчера не в силах была взяться за перо. Об отречении узнала только 4-го утром, в Петрограде расклеено было 3-го вечером. Никогда не забуду этой минуты. Сыплется сплошной крупный снег, холодно, навстречу попался мастеровой, в руках листок «Известий». Попросила прочесть. Кругом толпа и пришлось читать не наедине роковые слова; отрекался за себя и за сына. Пять дней, и не стало монархии. Росчерк пера — и вековой уклад рухнул. Кругом тишина. Всех жуть охватила. Россия — и без Царя.

В лазарете гробовая тишина. Все потрясены, подавлены. Вера Игнатьевна рыдала, как дитя беспомощное. Ждали ведь конституционной монархии, и вдруг престол передан народу, впереди — республика. Вчера вышли все газеты, жадно читала все от доски до доски. Правительство выбрано идеальное, но деморализация армии — выборы солдатами начальства, выборы депутатов от врачей и санитаров — и становится опять жутко за наше будущее. Расшатанная дисциплина армии — ведь это государственная смерть страны. Умирать идейно идут горсти, а массу гонит вперед железная организация, дисциплина. Неужели и с этим бичом новое правительство не справится и допустит агитационную заразу на фронте?

20 марта.

В лазарете полное разрушение. На месте был образован хозяйский комитет, Вера Игнатьевна, граф Рентах, сами больные и прочие. Сестры вызвались перейти на солдатский стол, а когда комитет запротестовал, зачем дают сестрам экстра масло, гражданский порыв охладел, и Красный Крест даже, кажется, Вере Игнатьевне сделал замечание: ничего нельзя проводить в жизнь, что не узаконено. Сегодня прошел слух, что санитары и солдаты решили просить об удалении Грековой и Ивановой. На собрании сестер решено бороться. Жутко, как все это будет.

2 апреля.

Хочется подвести итоги этих недель. Вырезками из газет характеризуется все яркое и интересное, тревожное. Буду заносить сюда лишь личные впечатления. О заключенных знаем мало, хотя редкие письма приходят. Два получила Варвара Афанасьевна от Татьяны, также и Рита. В первом Татьяночка писала: «Слышала, что лазарет переведен в новое помещение. Постараемся, чтобы заказанная посуда была вам доставлена (исполнено вчера). Пришлите наши вещи. Письмо будет, вероятно, вскрыто здешней цензурой».

Отправили их халатики, альбомы, аппарат и образ из столовой, купленный всеми нами — последний привет из лазарета. В свое время выбрал Шах Багов. Вчера опять писала Татьяна: «Дорогая Варвара Афанасьевна, посылаем вещи, рубашки, подушки, кое-какие книги. Скажите Биби, душке, что любим ее и крепко целуем. Что поделывают Митя и Володя? Что Валентина Ивановна и Гриша?».

Вечером принесли открытку на мое имя: «Христос Воскресе! Трижды целуем милую Валентину Ивановну. Сестры Александра, Ольга, Татьяна». Вера Игнатьевна находит, что нельзя каждой отвечать, чтобы не создать впечатление «партии». Рита за всех пусть ответит. Комендант говорит, что можно писать. Права ли Вера Игнатьевна? Неужели в такой великий праздник нельзя обменяться христианским приветом? У Ольги ангина, температура 39,9°. Алексей Николаевич лежит, ушиб руку, опять кровоизлияние. Мать все время при детях, отец, видимо, отделен, видится [с ними] изредка. Рассказывали, что когда приезжал Керенский, Алексей Николаевич вышел и на вопрос: «Все ли имеется, что необходимо?» — ответил: «Да, только мне скучно, я так люблю солдатиков». — «А вон сколько их кругом и в саду». — «Нет, эти не такие, эти на фронт не пойдут, я тех люблю». За достоверность не ручаюсь.

Варвара Афанасьевна сама не может писать. Сергей Николаевич арестован по обвинению в близости к Александре Федоровне и в намерении «бежать в Швецию». При допросе очень интересовались отношением к министрам, к Григорию, к Вырубовой. Спрашивали, каким хирургом считает Веру Игнатьевну. Ответил: «Поручил ей оперировать свою жену, если вам это что-нибудь говорит».

7 декабря.

Странное совпадение: любимое детище[27] тобольцев[28] покончило свое существование в годовщину смерти Григория[29]. Сберечь все целиком по их просьбе и сложить в Большой дворец, кажется, не удастся; уже со всех сторон протягиваются жадные лапы, просят инструменты, кровати, белье. Канун закрытия провели очень уютно: четыре ветерана — Таубе[30], Эр[?], Кунов и Сергеев устроили чай с чудным куличом. Засиделись до глубокой ночи. Уютно и грустно было. Сергеев пел, М. чудно декламировал Да, как-никак три года четыре месяца проработали. Буду ходить на часок в солдатское отделение, пока не уедут мои ученики Храминов и Лемякин. Очень они хорошо занимаются, дробь постигли в совершенстве, отлично решают задачи. За работой с ними забываешь ужас пропасти, в которую толкают страну большевики.