Читать книгу "Коронация Зверя - Валерий Бочков"

58

По телевизору передавали Рахманинова, Второй концерт для фортепиано с оркестром, записанный в Московской консерватории имени Чайковского. По этой надписи внизу экрана ползла другая, красным: экстренное сообщение – экстренное сообщение. Я завороженно следил за строкой, как кролик. Неожиданно концерт обрубили и безо всякого перехода включили студию с пустым стулом и микрофоном. Микрофон загудел, кто-то торопливо выкрутил звук.

– Да… – пробормотал мой сын. – Вот, значит, как выглядит крах империи на Первом канале центрального телевидения.

Я тоже подумал, что людям в Кремле, похоже, уже не до условностей вроде холеных комментаторов в галстуках пастельных цветов и красивых заставок с крымскими пейзажами на фоне заката. В кадр неуклюже вполз некто в белой рубахе и пиджаке. Когда этот некто сел, я узнал Сильвио, узнал с трудом. Он был черен лицом – прежде эта фраза из старых романов казалась мне чрезмерной экзальтацией, сейчас она оказалась самым точным описанием.

Сильвио откашлялся, взялся за стойку и приподнял микрофон; его рука заметно дрожала.

– По крайней мере, мы теперь знаем, что он жив, – тихо сказала Ангелина.

– Жив? – с сарказмом спросил мой сын. – Я бы не стал утверждать…

Сильвио хмуро взглянул в камеру, отвел глаза, достал из внутреннего кармана сложенный пополам лист бумаги. Расправив, положил перед собой и начал читать. Он читал, не поднимая глаз, читал глухим чужим голосом.

– Может, это двойник? – Ангелина тронула меня за рукав. – Вы ж его лично…

Я отрицательно покачал головой. Это был Сильвио, несомненно, это был он, но таким я его никогда не видел. Мелькнула идиотская мысль: больше всего он напоминал персонаж из дурацких фильмов про оживших мертвецов. Никаких эмоций, лишь мрачная целеустремленность заводного механизма. Ведь не зря болтают о каких-то препаратах, зомбирующих сознание. Сильвио поднял глаза от бумаги:

– …нашим султанитским братьям и их мужественному вождю султану Руслану Кантемирову. Русский народ никогда не забудет этой помощи. В знак особого уважения и благодарности приглашаю Руслана Кантемирова провести парад «Железной гвардии» на Красной площади. Парад состоится завтра и будет транслироваться по всем каналам телевидения. Начало парада – десять ноль-ноль по московскому времени.

– Он спятил! – Ангелина хлопнула в ладоши. – Чокнулся! Он просто сошел с ума!

Она громко засмеялась. Телевизор, поперхнувшись, вернулся к Рахманинову.

– Какой стыд… – проговорила Ольга. – Парад бандитов… Похоже на полную капитуляцию…

– Похоже на начало нового ига, – сказал мой сын. – А ты что думаешь?

Он обратился ко мне. Остальные тоже посмотрели в мою сторону. Рассеянно пожав плечами, я начал:

– Не знаю даже… Такого Сильвио я не видел. Раньше не видел. Может, он действительно… – Я запнулся, подыскивая слово.

– Чокнулся? – вставила Ангелина.

Я покачал головой.

– Сломался. Ведь существует предел. Предел всему.

Они смотрели на меня, продолжая верить, что я обладаю неким таинственным знанием, сакральной истиной, которая поможет ответить на их вопросы. Уловил я и смену настроения – для них Сильвио перешел в разряд поверженных тиранов, за страх, который он внушал прежде, они теперь платили брезгливым презрением. Его унижение вызвало у них злорадство, мне же стало больно, точно я получил известие о смерти близкого. Отчасти так оно и было. Еще во мне начала подниматься какая-то неприязнь вроде изжоги – не только к ехидной Ангелине и несимпатичному бледному Виктору, но и к Ольге и даже к моему сыну.

Ведь, по существу, их объединяла та же идейная дребедень, ветхая и дюжину раз перелицованная, но от этого не изменившая своей кровавой сути, – идея праведного террора. Добродетельного террора, который, по словам страстного импотента Робеспьера, есть не что иное, как быстрая, строгая и непреклонная справедливость.

И, как всегда и везде, а тем более в полуцивилизованной России, стране с невнятной моралью и неясными целями, в стаю сбиваются садисты-мутанты и мечтатели-идеалисты. Первые замечательно иллюстрируют теорию Ломброзо – посмотрите их фотографии, все эти угрюмые деграданты Халтурины, Нечаевы и Каляевы, суицидные серийные убийцы с их маниакальными манифестами. В любом обществе есть такие – болезненно амбициозные недоучки, бездари, неспособные проявить себя. Мир для них – враждебная стихия, наказать этот непонятный и несправедливый мир – их цель. Наказать любой ценой, даже ценой собственной жизни.

Александра Второго пытались убить одиннадцать раз. Замыслы покушений граничили с кретинизмом, исполнение напоминало театр абсурда. Во время взрыва в Зимнем погибло и было изуродовано почти семьдесят человек – горничные, слуги, гвардейцы. Царя там не оказалось. В другой раз было убито два десятка прохожих. За годы русского террора погибли сотни жандармов, генералов, царских чиновников, но больше всего – невинных горожан.

С паталогическими реформаторами-каннибалами все ясно, но как быть с романтиками? Что делать, если ты родился с чутким сердцем в варварской империи, управляемой деспотом в окружении ничтожных подлецов и вороватых негодяев? В стране, где играют исключительно краплеными картами и жизнь устроена по шулерским правилам – тут яблоко необязательно падает на землю, а дважды два имеет несколько разных ответов. Тут как быть? Зажмуриться? Скрючиться, влезть в кокон, заткнуть уши и зашить губы? Прикусить язык? А что делать с душой? Что делать с человеческим достоинством?

Не все, думаю, поймут, о чем я вообще толкую.

Я встал, отодвинул стул; тот с мерзким звуком царапнул по бетонному полу. Молча и ни на кого не глядя медленно дошел до двери. Взявшись за ручку, я задержался. Мне очень хотелось им сказать, что Сильвио был моим другом, моим единственным другом. Еще мне хотелось сказать, что я думаю о революционерах, даже самых искренних и честных. Но, наткнувшись на глаза сына, я передумал и вышел, притворив за собой дверь.

59

Кремлевские куранты с неспешной торжественностью отбили десять. С десятым ударом лениво распахнулись ворота Спасской башни. Три тысячи бойцов «Железной гвардии» клацнули каблуками и вытянулись по стойке «смирно». Знаменосцы, печатая шаг, вынесли вперед полковые флаги. На личном штандарте эмира, черном бархатном поле с серебряными арабесками, была вышита волчья голова с оскаленной пастью.

Над Красной площадью повисла тишина. Утро точно оцепенело. Ветра не было, тянуло сырой гарью. В сизом низком небе тусклым золотом сияли орлы кремлевских башен, красный кирпич стен казался мокрым, темным, на пустых трибунах торчали две одинокие телевизионные камеры. На Васильевском спуске стояли грузовики, крытые камуфляжным брезентом, Никольская тоже была перегорожена военной техникой. Ни солдат, ни зевак видно не было.

Дробно зацокали подковы. Испуганные голуби взмыли в небо и закружили над пестрыми маковками Василия Блаженного. Из ворот Спасской башни нервным галопом выскочил белый жеребец в золоченой мавританской сбруе. Руслан Кантемиров, плотный и загорелый, в малиновом парадном кителе с золотыми эполетами и аксельбантами, уверенно откинувшись в седле и вскинув руку в белой кавалерийской перчатке, пустил жеребца вдоль строя.