Читать книгу "Горец. Имперский рыцарь - Дмитрий Старицкий"

Чей-то денщик принес мне горячей воды, мыло, помазок и бритву. Маленькое зеркальце было вмазано в стенку печки. Он же и пояснил мне, пока я брился, что шинель и шапку мне прислал первый квартирмейстер армии, а комбинезон мой забрал очень большой воздухоплаватель.

«Боцман», — подумал я. Кто еще там очень большой?

— Какие новости? — намочив полотенце в горячей воде и использовав его в качестве компресса, спросил я его.

— Генерал Молас прибыл из Будвица и сразу на санках поехал туда, где упал царский дирижабль. А так все как было.

Как было, я не знал, но переспрашивать не стал.

Проверил карманы — ничего не пропало. Все на месте. И деньги, и часы, и ордена. Форма на мне была рецкая, грязно-горчичного цвета, а не «полевой камень», как принято в ольмюцкой армии. Из всех наград — на шее Рыцарский крест, лента Креста военных заслуг в петлице, Солдатский крест и золотой знак за ранение, пришпиленные на булавках к левому карману один над другим. А знаки броневого и воздухоплавательного отрядов рядочком на правом кармане, прикрученные к нему винтами. Полевые капитанские погончики. Красавец весь из себя. Скромный такой герой.

Еще над левым карманом у меня горизонтальные дубовые листья веточками в бронзе, а в центре их вместо медальона серебряный череп с кинжалом в зубах — рецкий знак за пять штурмовых атак, их всей нашей роте Ремидий выдал. Кому в бронзе, кому в серебре, а пятерым так и в золоте — за пятнадцать штурмовок.

Вообще я считаю, что такие знаки даже почетнее орденов, потому как сразу видно, кто есть кто. Ранее в Реции я видел только знак за рукопашный бой и знак «Снежный барс» за бой в вечных ледниках на вершинах гор. Их даже на гражданских костюмах гордо носят отставники. А «Снежному барсу» по традиции везде первая кружка бесплатно. Очень уважаемые в обществе горцев эти знаки.

Денщик помог мне одеться и сопроводил в пустую офицерскую столовую, где вчерашние банные девчонки работали официантками. Накормили меня там драниками со сметаной, горячей булкой с маслом и сыром. Кофе с молоком налили бочкового. Впрочем, вкусного. И денег не взяли, потому как первый раз в жизни видят имперского рыцаря.

Но долго насладиться легким флиртом с подавальщицами мне не позволили. Приехал Молас и вызвал меня к себе.

У дома, где он прописался, стоял парный вооруженный пост ольмюцких кирасир, перекрывая путь к крыльцу.

Меня остановили окриком на расстоянии и приказали опознаться.

— Лейтенант воздушного флота Кобчик по приказанию его превосходительства генерала Моласа, — ответил я по уставу.

Один часовой вошел в избу, второй остался на месте, держа в руках укороченную винтовку Шпрока. Причем зримо видно, что, дернись я, он тут же пустит свое оружие в ход. Не раздумывая.

Первый часовой вернулся и через большую комнату, в которой на многочисленных столах офицеры разведки сортировали и раскладывали вещи с горелого дирижабля царцев, провел меня в маленькую каморку за печкой, где Моласу достался его импровизированный кабинет. Там уже у колченогого генеральского стола сидел Плотто. И в уголочке примостился ефрейтор-стенографист, старательно прикидывающийся ветошью.

— Раздевайся, Савва, и присаживайся к нам, — предложил мне генерал. — Разговор у нас долгий. Тебя покормили?

— Благодарю, ваше превосходительство. Покормили, и сытно, — я не стал отказываться от предложенного стула, пристроив шинель на простой гвоздь в стене.

Плотто поздоровался со мной не вербально, просто кивнул.

— Позвольте поблагодарить вас, экселенц, за предоставленную точную информацию о расписании полетов царских дирижаблей. Я в восхищении от ваших агентов, — подпустил я для затравки елея.

— Пустое, Кобчик, — поскромничал генерал. — Как любил повторять мой отец, «иной мерзавец потому и ценен, что он мерзавец». Тем и пользуемся. Но я не для этого вас собрал…

Молас сделал паузу, пососал вхолостую трубку, но набивать ее табаком, а тем более раскуривать не стал. Каморка маленькая, если в ней еще курить — все задохнемся.

— Мы тут до тебя с командором обсудили ситуацию и вот к чему пришли. — Генерал делал в своей речи небольшие паузы, чтобы стенографист успевал все зафиксировать. — Соленые острова перешли к тактике проводки конвоев с вооруженной охраной. Это, конечно, нашему флоту Северного моря плюс, но для перехвата таких целей требуется выделять большие силы, это минус. Конвои в последнее время позволили нарастить вражескую группировку в Щеттинпорте так, что царские войска там оказались в меньшинстве. Соответственно общее командование перешло в руки вице-маршала Трамперила. Присланный от царя бригадный генерал Зрадски стал его заместителем по «туземным войскам», вместо того чтобы возглавить всю оборону. Соответственно отношения между ними оставляют желать лучшего.

Молас саркастически ухмыльнулся.

— Но стоит отметить, что вашими вчерашними стараниями Трамперил лишился разом двух батальонов фузилёров из крайнего подкрепления и всех снарядов для тяжелой артиллерии, что они навозили за последние два месяца. Их шестидюймовые гаубицы и мортиры будут молчать до следующего конвоя. Так что, господин командор, с вас наградные листы на отличившихся. — Генерал кивнул в сторону Плотто. — Они уйдут на утверждение в имперскую ставку по моей линии. Без обычных проволочек.

— Посмертные награждения будут? — только и спросил командующий ВВС Восточного фронта.

— Кому-то нужна орденская пенсия для родственников? — переспросил Молас.

Плотто кивнул в подтверждение и выдал философскую сентенцию:

— Вы лучше меня знаете, экселенц, что кресты дают не там, где совершаются подвиги, а там, где их раздают.

— Будут, — заверил генерал. — То, что герой погиб при крушении воздушного судна после совершения им подвига, не умаляет самого подвига. Много у тебя таких?

— Двое, — ответил Плотто. — У лейтенанта одинокая мать-старушка. У мичмана двое маленьких детей осталось.

— Подавай. Я подпишу. Имперская казна от двух дополнительных пенсий не обеднеет. — Молас снова взялся сосать мундштук своей трубки. Видно, ему давно хочется курить. — Но вернемся к разведке. При проводке конвоев старая тактика патрульного барража открытого моря силами одного-двух скоростных миноносцев устарела. Требуется выводить в море более сильные группы. А это затраты. И чтобы не гонять их впустую, на воздушную разведку ложится особая миссия: находить конвои в море и наводить на них ударные группы наших кораблей. Адмирал Северного моря особо настаивает на этом. Все дело в том, что его мелкие аэростаты не могут висеть в воздухе подолгу, в отличие от больших дирижаблей. А привязные воздушные шары на крейсерах имеют горизонт наблюдения, ограниченный длиной троса. Корректировать стрельбу они могут, а вот вести дальнюю разведку — нет.

— Все упирается в передачу сведений, экселенц, — возразил Плотто. — Над сушей я могу хотя бы вымпел сбросить, а на море? Даже если сброшу, то как они его найдут в волнах?