Читать книгу "Пламя Магдебурга - Алекс Брандт"

Стена захвачена, защитники сметены. Люди с красными нашивками на рукавах ринулись вниз, чтобы открыть крепостные ворота. Паппенгейм дал сигнал к всеобщей атаке. Ударила барабанная дробь.

Капитан проорал, чтобы они спускались со стен вниз, на улицы города, и двигались к югу. Не было нужды повторять этот приказ дважды. Иеремия перезарядил пистолет, а затем сбежал по каменным ступеням, скользким от крови. Обернувшись, увидел, как сквозь распахнутые ворота страшными вороными тенями врываются в город всадники. Над их головами рвался, ощерив острые клювы, черно-золотой имперский орел.

Барабанная дробь. Стук лошадиных копыт.

Смерть!!

Солдаты магдебургского гарнизона пытались контратаковать – яростно, не боясь ничего, понимая, что если не сумеют отбить ворота, то городу наступит конец. Но силы были неравны. Магдебург лежал перед своими врагами, как вскрытая ножом раковина. Все, что сумели сделать защитники, – задержать наступление на несколько минут. Их всех перебили.

Огромный город был похож на горящий, заваленный хламом чулан. Дымные кривые улицы, тени, мечущиеся по стенам домов. Иеремия продирался вперед, кашляя от известковой пыли, стирая с лица пороховую копоть, не обращая внимания на крики, раздающиеся со всех сторон. Где сейчас была его рота, он не знал. В этом хаосе они потеряли друг друга, никто уже не мог ни отдавать, ни исполнять приказов. Каждый сам за себя. Какой-то горожанин в мятой войлочной шляпе выстрелил в него из аркебузы. Пуля прошла рядом с виском, расплющилась о каменный выступ стены. Гефнер ударил этого ублюдка мечом, разрубил на две половины, наискось, от шеи к бедру. Хрустнула кость, клинок увяз в человеческой мякоти. С трудом вытащив его, Иеремия двинулся дальше, чуть пригнувшись, сжимая в одной руке меч, в другой – пистолет. На испачканном сажей лице двумя красными углями горели глаза.

Чем дальше он шел, тем сильнее его охватывала злость. В каждом доме, в каждом винном подвале, в каждой лавке кто-то уже успел побывать до него, утащив с собой все самое ценное. Перед собой Гефнер видел только разоренные комнаты, выпотрошенные шкафы, столы и стулья, опрокинутые навзничь, ковры, на которых отпечатались следы грязных сапог. Он видел женщин, многих из которых изнасиловали уже не один раз. Они глядели на него отрешенно, даже не пытаясь прикрыть свои вывалившиеся из разодранных платьев груди. Неужели он так сильно замешкался на стене и возле этих чертовых Крёкенских ворот?

Его ранили дважды. Первый раз еще на гребне стены – удар шпагой, от которого он не успел увернуться и который рассек немного мяса на его плече. Второй раз – в каком-то узеньком переулке, где камни мостовой были засыпаны сухой известкой, точно мукой; здесь его ткнули исподтишка, в спину, короткой пикой в четыре фута длиной. Если бы удар был нанесен чуть посильнее и если бы он не носил под своим дублетом кольчуги, ему, без сомнения, перебили бы позвоночник. А так – отделался багровым кровоподтеком на полспины.

Повсюду стоял запах свежей крови и испражнений. Мертвецы – горожане по большей части – лежали вповалку на улицах, на лестницах домов, наполовину свешивались из разбитых окон, и острые осколки стекла резали их животы. Скольких людей убил он сам? Тяжело сосчитать. По меньшей мере два десятка человек, причем все с оружием – те, кто мог сопротивляться. Остальных Гефнер не трогал, ему не было никакого дела до них. Если какой-то болван горожанин или ребенок, потерявший родителей, загораживал ему путь, он просто отшвыривал его в сторону.

Его тело действовало само по себе – сжималось в пружину перед ударом, уворачивалось от опасности, двигалось вперед и вперед. Колени гудели от напряжения, во рту пересохло. Не хватало воздуха. Со всех сторон теперь тянуло дымом. Следует держаться от пожаров подальше…

Иеремия умел искать, делал это ловко и быстро. Простукивал стены в разграбленных домах, чтобы найти тайники. Переворачивал и ощупывал трупы. Все замечал, не пропускал ни одной двери, ни единой кучи тряпья. Что-то находил. Пояс с серебряной пряжкой, маленькая золотая подвеска, гнутый браслет, снятый с тела мертвой старухи… Невеликое богатство, но для начала сойдет.

Солдаты, что сновали вокруг него с идиотскими чумазыми лицами, тащили на себе все подряд. Бочонок вина. Рваное одеяло. Аптекарские весы. Вырванные с корнем дверные ручки. Болваны… Много ли они утащат на себе подобного барахла? И что на нем заработают? Пусть их. Он будет умнее.

* * *

Несколько часов спустя Гефнер стоял на земляной насыпи лагеря, глядя, как столбы жирного дыма тянутся вверх от проломленных городских крыш. Злоба и разочарование душили его – так, что даже дрожали руки. Он не получил ничего! Ничего, после стольких месяцев ожидания, после этой гнусной зимы, после дикого штурма, когда его волосы, его лицо и одежда – все было измазано чужой кровью.

Через несколько часов после начала атаки – когда уже стихла пальба, а все уцелевшие горожане попрятались по углам, моля Господа о спасении, – им пришлось оставить город. Что случилось? Этого Иеремия не знал. Знал только, что Магдебург вдруг превратился в огромную, наполненную непереносимым жаром печь, и все, кто не бросился из города сломя голову, заживо сгорели в этой печи.

Он своими глазами видел одного бедолагу с красной лентой на шляпе – на него рухнула горящая балка, и он лежал, придавленный, и не мог выбраться из-под нее, хотя огонь уже расползался по его спине. Заметив его, Иеремия остановился на секунду. Помочь? Все-таки свой брат-солдат и навряд ли сумеет выбраться без чужой помощи. Оставить его сейчас – сгорит заживо. Гефнер сделал шаг вперед и тут же остановился. Глупая затея. Парню все равно уже не поможешь: бревно наверняка перебило ему позвоночник, он и не шевелится уже почти. Ни к чему рисковать… Иеремия повернулся и бросился к городским воротам.

Лагерь жил своей всегдашней жизнью, так, как будто ничего не случилось. Возле офицерских палаток жарили мясо, из походной кузни доносились удары молота. Солдатские жены стирали в тазах белье, покрикивая на возившихся под ногами детей, переговариваясь о том, как скоро вернутся в лагерь их мужья и богатой ли будет добыча. Цирюльники доставали из сундуков пилы, щипцы и связки бинтов, готовясь принимать раненых. Торговцы вытаскивали из фургонов оплетенные бутыли с вином. Шлюхи, лениво позевывая, пудрили щеки перед наступлением вечера.

«И что теперь?» – в сотый раз спрашивал себя Иеремия, глядя на лежащий перед ним умирающий город. Многие думают, что сумеют что-то найти на следующий день – в лагере уже всем было известно, что Тилли разрешил продолжить грабеж. Но Гефнер не питал глупых надежд. Разумеется, завтра на рассвете он отправится в Магдебург и снова будет обыскивать каждый угол и выворачивать каждый попавшийся навстречу карман. Но он уже не верил, что сумеет что-то найти.

Иеремия сжал бороду в кулаке, снова посмотрел на пылающий город.

Он не может уйти отсюда ни с чем. Он должен взять то, что ему принадлежит.

И он знает, как это можно сделать.

* * *

Маркус заступил на свой пост у Восточных ворот на рассвете, когда ратушный колокол пробил пять раз. Вместе с ним в дозор заступили Вильгельм Крёнер и Гюнтер Цинх. Гельмут Касснер, зевая, забрался по узкой лесенке на сторожевую башню.