Читать книгу "Блю из Уайт-сити - Тим Лотт"

— «Челси» против «Куинз Парк Рейнджерс»! Первый дивизион Лиги «Хофмайстер-Буш».

Затем выскользнул из машины, открыл багажник, достал маленький фотоаппарат и кинул его мне. Я поймал одной рукой. Тони встал в позу, я сделал снимок и положил аппарат в карман. Он достал из багажника черно-белый футбольный мяч и послал его ударом ноги на середину поля. Нодж выпрыгнул из машины и догнал мяч. Кокаин придал ему сил, и он несся по полю как молния. Колин, Тони и я побежали за ним, у каждого в руке была банка с пивом. Мы бросили монетку, чтобы определить, кому придется играть за «Челси».

Тот день был каким-то странным: куда бы мы не пошли, кругом ни души, как будто все происходило в частной, закрытой Вселенной. Улицы были пустыми. И в этом парке, к которому примыкало несколько жилых кварталов, тоже не было никого, кроме маленькой, обезумевшей от жары собачонки, метавшейся по полю.

Готовясь к матчу — мы с Колином играли за «Куинз Парк», а Тони и Нодж — за «Челси», — я чувствовал, что силы мои беспредельны, что я неуязвим. Наркотик и солнце придали мне бешеный заряд, я смотрел на смеющиеся лица своих друзей и втайне восхищался ими: казалось, мы знали друг друга всю жизнь и никогда не расстанемся. Вдалеке гавкала собака, откуда-то слышался перестук колес на железной дороге.

Создавалось ощущение, что мы можем играть бесконечно, несмотря на жару и на то, что нас всего четверо на огромном поле. Мы сняли футболки: Колин, обнаживший свое бледное тело в оспинах; Нодж — красный и приземистый; долговязый, смуглый, мускулистый Тони; я — среднего роста, обычного телосложения, разве что родимое пятно на лбу покраснело и переливалось на солнце, как бы компенсируя отсутствие выразительности в моей неприметной внешности.

Обычно во время игры нас захватывал дух соперничества, но в тот раз все были почему-то веселыми, чуткими, великодушными. Играли мы хорошо, несмотря на выпитое пиво и наркотик; поле как будто сжималось под ногами, а ворота расширялись. На огромном зеленом пространстве не было никого, кроме нас и собаки, шныряющей по периметру. В какой-то момент, когда счет сравнялся, Нодж пробил в сторону ворот прямо от центрального круга. Мяч приземлился, начал скакать около левой штанги, и вдруг собака выскочила на поле и ткнула его головой точно в середину ворот. Классический пример того, что Ноджу всегда везет. Тони и Нодж свалились на спину от смеха, а Колин стал гоняться за собакой, крича, что гол не считается. Но это не имело значения. В тот день ничего не имело значения. Мир вокруг был залит ослепительным светом, и мы в центре этого мира чувствовали себя счастливыми, беззаботными, глупыми, всемогущими.

После сорока минут игры под палящим солнцем мы начали потихоньку сдавать и в конце концов уселись вчетвером в центре поля. Волосы у всех были взъерошены, дыхание — прерывистым, мы растянулись на траве на самом солнцепеке. Я повернул голову и наблюдал за преломлением света, за движением воздуха, искаженного зноем. И вдруг вдали, где-то на краю парка, заметил ярко-синее пятно.

— Мне кажется, там бассейн, — сказал я почти шепотом. Слова зависли в воздухе над нами, как туман.

— Не может быть, — откликнулся Нодж.

— Почему? — спросил Тони. Он никак не мог отдышаться. Кожа у него на шее начала облезать. Завтра ему придется несладко.

— Это было бы слишком хорошо, — пояснил Нодж.

Так же, как сейчас, в те времена Нодж верил, что ничего хорошего впереди нет, — и это при его-то везении!

— Давайте все-таки взглянем, — предложил я.

Мы заставили себя подняться и потащились к тому месту, где виднелось голубое пятно. Когда мы приблизились, стало ясно, что это действительно бассейн, детский лягушатник. С одной его стороны низвергался крошечный водопад, откуда, пенясь, лилась белая вода. В окружении плавящегося асфальта она казалась небесно-голубой. Невероятно, но вокруг тоже не было ни души. Тони первым прошел через ворота, срывая на ходу остатки одежды. Его яйца и член подскакивали на бегу. Он прыгнул с разбега в глубокую часть бассейна, но и там воды ему было по колено. Он тут же лег на спину и погрузился под воду, потом вынырнул, выпустил фонтанчик изо рта и начал петь «Sweet Dreams are made of this»[42]«Юритмикс».

Мы тоже сняли одежду. Колин раздевался последним, стыдливо повернувшись к нам спиной. А потом в полном молчании все погрузились в воду. На нас снизошло почти благостное состояние. Мы полностью расслабились. Наши вытянутые тела оставляли белые следы на поверхности воды. Водопад шумел в ушах.

Не знаю, сколько времени мы провели в этом лягушатнике, лишь изредка покачиваясь на волне при порыве ветра и молча, если не считать долгих, удовлетворенных вздохов, время от времени нарушавших тишину. Свет отражался от воды и разрисовывал наши лица причудливыми бликами. Иногда над головой пролетал реактивный самолет. Вдалеке все еще лаяла собака, но это были единственные звуки, раздававшиеся вокруг.

В какой-то момент я достал фотоаппарат и велел всем позировать голышом. Мы подняли наши банки с пивом и начали совершенно искренне смеяться. В воде плавал футбольный мяч. Я установил автоматический режим, и фотоаппарат сработал, разнося щелчок эхом по парку.

И вдруг ни с того ни с сего мне стало грустно. Это длилось всего одну секунду, как маленькая пародия на предшествовавший экстаз, но ощущение было достаточно сильным, чтобы выбить меня из колеи. Появилось странное ощущение. Будто я нахожусь на пике своей жизни. И лучше уже не будет, а эти волшебные мгновенья растворятся в последующей монотонной, будничной жизни. Чувство невосполнимой потери пронзило меня, как нож мясника, я вдруг увидел себя спустя годы, оглядывающегося назад в недоумении, неспособного понять, что же произошло, почему мне не дано больше пережить такие чудесные мгновенья. Грусть исчезла так же неожиданно, как наступила. Но в любом случае переливающийся шарик нашего приподнятого настроения лопнул от громкого крика:

— И что это вы тут делаете? Это же бассейн для малышей! И оденьтесь, черт побери.

Мы не заметили, как из-за кустов рододендрона вышел сторож. В руках у него была палка с острым наконечником для сбора мусора, которой он тряс в нашем направлении. Несмотря на жару, он был в полной форме, застегнут на все пуговицы и в галстуке. Добрый, старый служитель парка. Я думал, они все уже вымерли.

— Господи, какой ужас! — патетически воскликнул Тони, изображая испуг.

— Надо делать ноги, — подхватил Нодж нашу коронную шутку.

— Это хороший полицейский. Во всем виновато общество, — добавил я, завершая представление.

Мы опять начали смеяться, но все-таки послушно покинули бассейн и, промокнув влагу футболками, оделись. Сторож наблюдал за нами с возмущением. Ему было лет пятьдесят, лысый, переполненный злобой и разочарованием. Что же жизнь делает с людьми! Как можно довести человека до такого состояния? Мне вдруг стало жаль этого стража порядка, закованного в наглухо застегнутую рубашку и форменную куртку. Мне показалось, что он завидует нам, нашим еще не утраченным возможностям. Одевшись, я подошел к нему.