Читать книгу "Загадки римской генеалогии Рюриковичей - Михаил Серяков"

Абсурдность норманистской этимологии показывает и собственно скандинавский памятник, а именно «Деяния данов». Поскольку Ruthenus является латинизированной формой «русский», то, следуя логике норманистов, мы придем к выводу, что в эпохальной Бравальской битве, в которой сошлись датчане и шведы, на их кораблях был только один-единственный гребец — Регнальд рутенский. Все остальные корабли перед решающей битвой полагались, очевидно, исключительно на волю ветра и волн. Поскольку как авторы саг, так и писавший на их основе Саксон Грамматик были скандинавы, то ни о каком языковом непонимании здесь речь идти не может. Отметим, что сама Бравальская битва произошла около 770 г., когда, по утверждениям норманистов, интересующее нас понятие использовалось скандинавами в качестве профессионального самоназвания. Как видим, норманистская этимология имени Русь находится в вопиющем противоречии с собственно скандинавскими памятниками.

Дальше — больше. «Появление скандинавов на территориях, удаленных от побережья Балтийского моря, среди финских племен, в первую очередь в Приладожье, было близко по времени к началу славянской колонизации этого региона. (…) К VIII–IX вв. относятся и древнейшие западнофинно-славянские языковые связи… Очевидно, именно в это время на основе устоявшегося финского возникает и восточнославянское обозначение скандинавских купцов и воинов. Переход финск. ruotsi > др.-русск. русь фонетически убедительно обоснован. Зап.-финск. uo/oo закономерно отражалось в др.-русск. у, что подтверждается рядом аналогий… Возможность перехода финск. -ts- > др.-русск. -с- имеет несколько наиболее вероятных объяснений: во-первых, заимствование могло иметь место до образования «ц» в древнерусском языке, во-вторых, если заимствование и происходило позже, то -с- в слове «русь» могло возникнуть как упрощение консонантной группы -ts- (ср.: vepsa > весь)»{414}.

Вновь мы видим одни сплошные натяжки и догадки, выдаваемые за непреложные факты. Если, по утверждению тех же норманистов, в районе Ладоги славяне и скандинавы появились примерно одновременно, в середине VIII в., то зачем понадобилось славянам перенимать у финнов название скандинавов, если они могли перенять название скандинавов, будь то свей или пресловутые «гребцы», от них самих? Зачем впоследствии они сами назвались этим искаженным финским термином? Мы видим, что в гипотезе норманистов уже целых два племени — скандинавы и славяне — должны отказаться от своего природного самоназвания и «прозываться» финским названием скандинавов — вещь, выходящая за пределы всяческого вероятия и здравого смысла. В качестве аналогий норманисты приводят образование названий современных англичан, французов, норманов в Нормандии, лангобардов и болгар, однако и эти сравнения явно натянутые. Во-первых, в этих случаях мы имеем покорение одного народа другим, в то время как современные норманисты вынуждены признать, что никакого скандинавского завоевания славян не было. Во-вторых, в истории действительно есть примеры того, как народы получали свои названия от завоевателей, однако нет ни одного примера того, чтобы и завоеватели, и побежденные начинали называться термином, которым бы завоеватели назывались у какого-нибудь третьего народа.

Как заметил один из критиков норманизма, вся эта гипотеза о руотси, по сути, равнозначна тому, как если бы англичане покорили Индию и «прозвались» бы при этом не своим именем, а тем, под которым они были известны у бирманцев. Против этой гипотезы говорит и название шведов в отечественных летописях. Их название свей, равно как и самоназвание швабов, восходит к и.-е. sue, s(e)uo — «свой»{415}. Однако, несмотря на эту этимологию, уже своей прозрачностью, подталкивающей к сближению, во всей древнерусской литературе мы не встречаем ни одного примера, когда бы о свеях говорилось как о своих, т.е. как о людях общего с русскими происхождения, ни даже намека на какое-то родство с этим народом. Факт достаточно странный, если предположить, что наш народ стал действительно называться русью от финского названия скандинавов, равно как и в свете летописного утверждения о варяжском происхождении новгородцев. Показательно, что и ни один скандинавский текст не называет русов скандинавами. Следует отметить, что реальным скандинавам, как побывавшим на Руси, так и не побывавшим, если судить по их сагам, ни разу даже в голову не пришло связывать название нашей страны с финским руотси или шведским Рослагеном.

Более того, несмотря на утверждения почти всех современных норманистов о том, что Ладога и ее окрестности как зона славяно-финноскандинавских контактов и была той самой Русью, откуда это название распространилось на все Древнерусское государство, скандинавская «Сага о Хальвдане Эйстейнссоне» вообще не считает Ладогу Русью, а относит данное название к какой-то заморской стране. Сама эта сага была написана не ранее середины XIV в. и посвящена вымышленной истории норвежского конунга Эйстейна, якобы захватившего Ладогу и ставшего ею править во времена Харальда Прекрасноволосого, умершего около 940 г.: «Конунг Эйстейн находится теперь в своем государстве… Так продолжалось до того дня, когда большой купеческий корабль, плывший с востока возле Балагардссиды, попал в сильную бурю. Тот корабль исчез, и ни одному человеку не удалось спастись, и думали люди, что сильная буря, должно быть, разбила судно. Позже осенью наступил день, когда ко двору конунга Эйстейна пришли два человека. (…) Они рассказали, что их обоих зовут Грим, родом они из Руссии и потеряли все свое богатство при кораблекрушении. Они просили конунга разрешить им остаться перезимовать»{416}.

Нечего и говорить, что в это время Ладога находилась под властью Рюрика, а затем и его преемников, и ни о каком ее захвате и последующем правлении там Эйстейна говорить не приходится — все это откровенная выдумка создателя этой саги. Однако интересно в ней другое: Ладогу автор саги не считает Русью. Путь туда лежит по морю на запад мимо Балагардссиды, которую исследователи отождествляют с юго-западным побережьем Финляндии между Хельсинки и Або. Утверждение незнакомцев, что «родом они из Руссии» и потерпели кораблекрушение на Балтике, не вызывает ни малейшего сомнения или подозрения у правящего в Ладоге скандинавского конунга. В сагах обычно конкретизируется место, куда направляется тот или иной персонаж, если оно находится в Скандинавии. Поскольку в данном случае этого нет, очевидно, что эта заморская Русь не является Скандинавией.

Тот факт, что автор саги, русский перевод которой был известен уже в XIX в., не сделал подобное отождествление, должно было бы навести отечественных норманистов на серьезные размышления. Однако вместо этого они предпочли истолковать не вписывающийся в их представления факт удобным для себя способом. Согласно их мнению, пришедший из латинской традиции термин Руссия использовался авторами саг наряду с традиционным Гардарики, и на каком-то этапе оба названия стали применяться к различным ареалам: Гардарики по отношению к северу Руси, а Руссия — по отношению к Южной Руси с центром в Киеве. Затем на каком-то этапе оба названия стали взаимозаменяемыми. Однако плывший с востока на запад мимо Финляндии корабль мог попасть в Южную Русь, только обогнув всю Европу и переплыв Черное море. Как ни плохо знали исландцы в XIV в. географию Восточной Европы, однако они вряд ли стали придумывать подобный невероятный маршрут. Очевидно, что Руссия данной саги не является Южной Русью, куда из Ладоги можно было спокойно попасть по пути «из варяг в греки», который должны были бы хорошо знать скандинавы, будь они на самом деле теми самыми варягами. В представлении создателя этой саги Руссия не тождественна Скандинавии и при этом находится где-то за морем на западе по отношению к Ладоге. Таким образом, данный скандинавский текст показывает, что представления о какой-то заморской по отношению к Восточной Европе Руси были известны не только древнерусскому летописцу, но и другим обитателям балтийского региона.