Читать книгу "Абориген - Андрей Лазарчук"

Я прокрутил в памяти всё, что знал о подобных случаях. Спасти Кумико могла только немедленная операция. Ближайший доктор… и я задумался. Ближайшим и лучшим получался секретный доктор Ригдзин, но есть ли там поблизости место, чтобы сесть? Да, место было – примерно в километре. Хорошо, подумал я, километр – это нормально, я донесу.

Теперь надо было расчистить «взлётную полосу». Я выволок мотоблок, погрузил на него лебёдку, отвёз и закрепил лебёдку в стороне от пути, намеченного мною для разбега самолёта, зацепил тросом драконью тушу за хвост – и стал крутить ворот. Сначала дракон волокся плохо, потом пошёл легко – по собственному дерьму. Я доволок его до лебёдки и побежал к Кумико. Поднял на руки и изумился: она была намного тяжелее, чем раньше. На полпути к самолёту я вдруг остановился – как будто поймал жгучий ненавидящий взгляд в спину. Оглянулся. Да. Из-под обрыва всплыл и, шумнув винтами, завис над землёй небольшой белый дирижабль-купе с эмблемой шерифа. Не знаю почему, но я растерялся. Нет, наверное, знаю. Я был застукан на месте страшнейшего на Эстебане преступления…

111

Вспоминая потом этот эпизод (и уже достоверно зная многое из того, что происходило в этот час вокруг Стены), я так и не смог вразумительно объяснить себе, откуда здесь взялись эти ребята. Я уже описывал расположение моей чересчур уединённой фермы: ближайшие населённые места в двухстах километрах к юго-востоку и в пятистах – к северо-западу (если не считать безымянного воздушного посёлка). Именно поэтому никому и в голову не пришло занимать здесь стартовую позицию – делать такой крюк непонятно зачем.

И эти ребята наверняка прилетели не для того, чтобы принять участие в гонке. Им зачем-то был нужен я. А узнать о том, что я здесь, они могли, например, из публикации договора дарения – она происходит достаточно быстро, в течение нескольких часов. Или им всё сказали Макбет и второй; Арменовы порученцы так ведь и не вернулись обратно, и куда они делись, никто до сих пор не знает…

В общем, перед нами просто ещё одна непрояснённая деталь в этой запутанной истории. Одна из многих. Я, честно говоря, не уверен, имеет ли смысл делиться своими догадками по поводу таких вот тёмных (или белых?) пятен. Всё равно у меня нет единой теории, которая разом бы всё объясняла и расставляла по своим местам. Может быть, её пока нет. А потом появится. Не знаю…

Скажу только, что по жизни мы бродим, как в густом-густом тумане, и тычемся во что попало, и, только ткнувшись, понимаем или догадываемся, что это такое под руками, или долго не можем понять, или просто шарах по голове, и ты уже на всё смотришь сверху.

Помните же, наверное, ту старую сказочку про трёх слепых мышат, которые описывали, на что похож кот?

Двое спрыгнули с подножек и быстро пошли ко мне, третий остался в кабине, дирижабль немного сдавал назад, получив слишком сильный тормозной импульс, пилот снова коротко запустил левый движок – так, чтобы машина слегка развернулась и на несколько метров поднялась, и я бы перед ним был как на тарелочке. Руки у идущих были пусты, но я не сомневался, что нужное в них появится мгновенно; а тот, который их страховал, что-то держал на коленях, и я не удивился, когда рассмотрел срез ствола: это было ружьё, и далеко не факт, что духовое. Толщина стенок показалась мне излишней; потом я догадался, что это глушитель.

– Господин Гардус? Север Гаевич? – спросил один из подошедших, бритый наголо и горбоносый. Они остановились грамотно, этот шагах в четырёх, второй на полшага позади.

Я опустил Кумико на землю. Голова её безвольно откинулась.

– Чем обязан? – спросил я, не поднимаясь с колена, морщась и прижимая руки к животу.

Того, который остался в дирижабле, я уже узнал: это он сидел в «Крауфе», держа в руках винтовку – наверное, точно такую же, как сейчас лежала у него на коленях; и не исключаю, что это всё-таки именно он стрелял в Игната, а никакой не замаскированный стрелок в толпе или в доме напротив. Только сейчас лоб его не был перевязан шарфом, как тогда, и из-под белёсых волос отчётливо проступало карминное тату, характерное для уроженцев Ламантина – большого и далёкого (семь тысяч километров от Башни) юго-западного острова, который из-за этой удалённости жил какой-то совсем обособленной жизнью – подобно Плато Роксоланы; но если заселение Плато началось сравнительно недавно, на моей памяти, то Ламантин как обособился лет двести назад, так и продолжал в том же духе. И ещё я узнал одного из тех, кто подошёл ко мне, – второго, молчавшего; он был среди публики на судебной площади – худой, нескладный, с мятым лицом. Горбоносый же не попадался мне на глаза никогда – или, по крайней мере, последние двадцать лет.

Он не удостоил меня ответом, стал оглядываться по сторонам – а потом, вытянув шею и по-куриному наклонив голову, уставился на Кумико.

– Я слушаю вас, – прокряхтел я, встав и по-прежнему прижимая к животу руки; меня очень убедительно покачивало.

– Так-так-так, – хмыкнул горбоносый. – Ещё и укрывательство преступных элементов. Незаконный промысел, незаконная техническая деятельность, да ещё и укрывательство. Вы, господин Гардус, опасный анархист! Вами должна заниматься Канцелярия!

– А вы кто? – спросил я.

– Вам кто-то позволил задавать вопросы? Ну-ка…

Пока длился этот короткий и исключительно содержательный диалог, дирижабль по инерции медленно разворачивался и медленно приближался ко мне, ламантинец был, наверное, очень хороший стрелок, но средний пилот.

(Я мог позволить себе стрелять только наверняка: пальба по дракону показала, что у старого разбитого револьвера с кустарными патронами кучность, как у садовой лейки. И если на дракона я потратил почти весь барабан, и ладно, – то сейчас ситуация была острее…)

Я раздвоил зрение: правым глазом смотрел на горбоносого, левым, как бы уплывшим, выцеливал пилота; засветились перекрестье и дальномер, тридцать семь метров, тридцать пять, на этой дистанции в голову я могу и не попасть, подождём до тридцати…

– Я сказал: руки за голову! Что, не понятно?

– Я не могу… – жалобно; тридцать три метра. – Я ранен…

– Ты же её тащил! – горбоносый шагнул вперёд, специфически изгибая кисть правой руки, сейчас в неё скользнёт из рукава метательный (или просто обдирочный) нож. – Ты же свою девку на руках…

Тридцать. Всё-таки и тридцать – далеко.

Я перевёл перекрестье прицела со лба на грудь пилота. И, задержав дыхание, особым образом сократил диафрагму.

Руки, подчиняясь теперь не только мозгу, выхватили из-за пояса револьвер, взвели курок и прямо от живота пустили пулю в центр перекрестья. Я мгновенно перевёл прицел на горбоносого, он уже производил замах, и выстрелил – в лоб. Попал ниже, но на результат это не повлияло. Третий выстрел я произвёл уже из нормальной стойки и с вытянутых рук – в правое плечо сутулого. Четвёртый – ему же в колено.

Снова внимание на пилота. Он ещё жив, он даже пытается поднять винтовку.