Читать книгу "День "Б" - Вячеслав Бондаренко"

— Небось «хи-ви», — кивнул второй.

Оторопело наблюдавший за сценой военный врач тронул старшего патруля за рукав:

— Гауптманн, все это мило, но кто теперь поможет мне сменить колесо на фургоне?!

— Мои ребята, — сплюнул капитан. — Франц, Гарри, давайте живо…

Через десять минут фургон был готов тронуться в путь. Но сделать это ему не пришлось.

— Русские танки! — раздался чей-то истерический вопль.

Это был не танк, а самоходка, причем одна, но у паники, охватившей немцев, глаза оказались велики. Сопротивляться никто не пытался. Только патруль фельджандармерии дал несколько автоматных очередей перед тем, как быть раздавленным гусеницами. Несколько санитарных машин, двигавшихся по дороге, развили большую скорость, пытаясь уйти от преследования. СУ-85 тяжело ударила в бок «Опеля», и фургон со скрежетом и стоном повалился на бок.

— Задний ход! — ругаясь, скомандовал старший лейтенант Ероховец. — Эта сволочь всю дорогу перегородила!..

…В тот момент, когда все нутро медицинского фургона с визгом, воем, воплями и руганью полетело в тартарары, Владимир Соколов понял, что пришло время действовать. К счастью, при падении он успел вцепиться в створку распахнувшейся боковой дверцы, а рухнул фургон как раз на противоположную сторону. И теперь Соколов высунул в дверь белое полотенце, зажатое в кулаке. «Лишь бы наши заметили», — подумал он.

— Товарищ старший лейтенант, — сказал один из танкистов, — глядите, сдаются!

— Да на кой они нам? — хрипло хмыкнул Ероховец. — На буксир их брать, что ли?..

— Зовут вроде… — Танкист высунулся из люка. — По-русски!

— Суки белогвардейские! — сплюнул Ероховец. — Власовцы небось!

Но все же высунул голову из самоходки.

— Не, точно зовут, товарищ старший лейтенант!.. Может, там наш какой?

— Да какой тебе наш? — заорал Ероховец. — Двигаем! Нечего тут сопли разводить!..

Между тем Соколов, превозмогая неимоверную боль, выбрался на разогретую солнцем поверхность кузова лежащего на боку фургона и, рванув подкладку грязного мундира, взмахнул уже не белым полотенцем, а зажатым в руках шелковым лоскутом. При этом он кричал, как ему казалось, по-русски. На самом же деле — звал еле слышно…

— Товарищ старший лейтенант, — танкист решительно спрыгнул на броню, — он нам чего-то передать хочет, фриц этот. Пойду посмотрю…

— А ну назад! — заорал Ероховец. — Щас он как рванет на прощанье, вот и будет тебе вся передача! Назад, говорю!..

Но молодой офицер уже склонился над зажатым в кулаке Соколова шелковым лоскутом и разбирал напечатанные на шелке слова. Они складывались в фразы: «Предъявитель сего капитан ГБ Соколов Владимир Васильевич выполняет особо важное задание командования и является участником Особого отряда ГУКР «Смерш» НКО СССР. Все военные, гражданские, партийные и административные структуры обязаны оказывать предъявителю мандата немедленное содействие. Начальник ГУКР «Смерш» НКО СССР Абакумов».

— Там англичанин еще внутри, — почти теряя сознание, прошептал Соколов. — Приказываю взять на борт…

* * *

Ранним утром на главной площади Минска начали собираться небольшие группы празднично одетых горожан. Они возбужденно и радостно переговаривались. Еще бы!.. Впервые за три года состоится богослужение в католическом храме!..

С трудом протолкавшись сквозь довольно плотную толпу, Алесь Латушка обогнул костёл с тыла и постучал в дверь служебного входа. Ему долго не открывали. Наконец в двери приоткрылось небольшое окошечко, и на него глянули пристальные глаза ксёндза.

— Я нуждаюсь в вашей помощи, святой отец, — быстро, задыхаясь, выговорил Латушка.

Некоторое время священник обдумывал эти слова, наконец звякнули засовы, и Латушка, сильно хромая, вошел в жаркое, пропитанное сладковатым запахом помещение костёла. Ксёндз был уже облачен в праздничное одеяние.

— Что случилось, пан Латушка?.. Прихожане уже начали прибывать на площадь, — сильно нервничая, проговорил он.

— Все отменяется. План не сработал, святой отец. Большевики меня перехитрили. Да и англичане были не до конца на моей стороне, как выяснилось… Они, видимо, всего лишь предполагали использовать Беларусь в своих целях. — Говоря это, Латушка торопливо переодевался. — Я вырвался благодаря чистой случайности. Какой-то немец ворвался с улицы и начал пальбу. Мои преследователи погибли, а я выпрыгнул в раскрытое окно второго этажа…

— Что вы намерены делать теперь?

— Спешить, святой отец. — Латушку разрывали ярость и отчаяние, но он сумел выжать из себя улыбку. — Спешить… Простите, что все… так получилось. Вернее, не получилось…

Сухие губы священника дрогнули. Снаружи храма нарастал шум толпы.

— А вы останетесь здесь и будете нести слово Божье в безбожной стране? — спросил Латушка, заканчивая переодеваться. Теперь на нем был наряд типичного белорусского крестьянина.

— Я верю, что рано или поздно все ее жители откроют для себя истинную веру и придут в лоно Рима, — сдержанно отозвался ксёндз и, увидев, что Латушка закончил переодеваться, кивнул: — Пойдемте.

— Куда? — настороженно поинтересовался Латушка.

— Пойдемте, пойдемте.

Они пересекли пустынный, тихий костёл и подошли к запертому изнутри главному входу. За дверью слушался сдержанный гул толпы.

— Идите, — кивнул священник, возясь с заржавевшими запорами на створках дверей. — Они ждут вас.

— Кто? — растерянно спросил Латушка.

— Ваши соотечественники. Ваши подданные. Это ведь их ликование вы хотели увидеть?..

— Но ведь… святой отец, вы же обещали предоставить мне укрытие! — У Латушки мгновенно пересохло в горле.

Священник на мгновение распрямился, его глаза недобро блеснули.

— Я ничего вам не обещал. Я сказал, что сделаю для вас все, что могу. Вы же переоделись в костёле, верно?.. Больше я не считаю себя связанным с вами никакими обязательствами. Вы обманули Святой Престол, а такое не прощается никому…

Ксёндз снова склонился к запорам, загремел железом. Латушку захлестнула злоба. Рука его стиснула в кармане рукоятку пистолета.

— Пся крев! — процедил он по-польски, вскидывая оружие. Выстрел в упор на куски разнес голову ксёндза.

Услышавшая выстрел толпа заревела. Старинные двери костёла дрогнули перед ее напором.

— Ксёндза убили! — раздались взволнованные, гневные голоса.

— А ну-ка дружно!..

Тяжелые створки сорвались с петель, и Латушка оказался один на один перед разъяренной толпой прихожан храма. Кто-то в отчаянии бросился к окровавленному телу священника, но большинство с ненавистью уставилось на Латушку. Он словно увидел себя со стороны: затравленного, жалкого, в дурацкой крестьянской одежде, забрызганной чужой кровью, с «Парабеллумом» в руках…