Читать книгу "Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами - Джон Айдиноу"

Однако, взвесив все «за» и «против», мы убедимся: крайне маловероятно, чтобы с просьбой привести пример морального принципа к Попперу обратился сам Витгенштейн. Питер Гич и покойный Казимир Леви — специалист по философской логике, уроженец Польши — обвинили Поппера во лжи, и похоже, что на их стороне истина, сколь бы резко она ни прозвучала. Даже те, кто, подобно сэру Джону Вайнлотту, вначале утверждал, что вопрос был задан Витгенштейном, впоследствии признались, что не помнят наверняка и уже сомневаются.

Такое эффектное событие — председатель Клуба задает вопрос, ответная колкость оппонента приводит его в замешательство, он в ярости отшвыривает кочергу и выбегает из комнаты, громыхнув дверью, — не могло не отразиться в протоколах собрания. Если внимательно читать Unended Quest, тоже возникают сомнения в достоверности рассказа Поппера. Поппер сообщает, что он изложил заранее заготовленный им список проблем, а Витгенштейн все их отмел, продолжая гнуть свою линию: никаких проблем нет, есть только головоломки. Но ни разу Поппер не упоминает о том, чтобы Витгенштейн задал ему какой-то вопрос. И вдруг, ни с того ни с сего, тот требует привести ему пример морального принципа! Это явно инородное тело, которое не укладывается в общий ход дискуссии.

Да, Витгенштейн, как было ему свойственно, наверняка перебивал докладчика и нападал на приводившиеся Поппером примеры философских проблем — проблему индукции, вопрос о возможности чувственного познания, существование или несуществование потенциальной и даже актуальной бесконечности. Но изложение «принципа кочерги» гораздо лучше укладывается в тот допрос с пристрастием, который учинили Попперу ученики Витгенштейна, после того как их учитель ретировался с поля боя. Например, Питер Гич попытался заманить его в ловушку, спросив, могут ли по праву считаться научными эксперименты сэра Генри Кавендиша. Кавендиш, прославившийся как первооткрыватель водорода и других газов, был замкнут и скрытен настолько, что даже соорудил в своем доме специальную лестницу для слуг, чтобы не сталкиваться с ними, и, судя по некоторым свидетельствам, произнес за свою жизнь меньше слов, чем монах-траппист. Поппер же настаивал на том, что подлинно научной теорию можно считать только в том случае, если она фальсифицируема и открыта критической проверке. Поэтому на вопрос Гича он и ответил просто: «Нет».

Обмен репликами с Расселом — вот это и впрямь могло послужить катализатором демонстративного ухода Витгенштейна в тот вечер. Если кто-то и мог по-настоящему глубоко задеть его, то именно Рассел. Витгенштейн всегда оставался Витгенштейном: не могло быть и речи о том, чтобы его удержали соображения приличий и элементарной вежливости. А тут его еще и лишили возможности произнести свой обычный монолог — и вот тут виной был Поппер.

Что же до внезапности и резкости ухода Витгенштейна — Поппер, разумеется, не знал и знать не мог, что, хотя Витгенштейн и был председателем Клуба моральных наук, это отнюдь не мешало ему покидать заседания раньше других, даже когда он был в более спокойном расположении духа. Выходил он всегда стремительно, по-военному печатая шаг, и, по словам Питера Мунца, ни разу не закрыл за собой дверь тихо. В предыдущем семестре, когда перед Клубом моральных наук выступал А. Дж. Айер, Витгенштейн удалился, не дождавшись конца доклада и не обменявшись с гостем даже парой слов. По свидетельству самого Айера, уход Витгенштейна был «шумным». Так что напряженному и взвинченному Попперу вполне могло показаться, что Витгенштейн вылетел прочь, в бешенстве грохнув дверью.

Однако обвинение против Поппера состояло не в том, что он ошибся и что-то перепутал. Карла Поппера — ведущего философа современности, ниспровергателя Платона и Маркса, любимца президентов, канцлеров и премьер-министров — обвинили в том, что в своей внятной и логически последовательной автобиографии он просто-напросто солгал.

Обвинение во лжи выдвинул Питер Гич, но теперь, по прошествии лет, он склонен трактовать этот эпизод более мягко и снисходительно. Гич цитирует шекспировского Генриха V, который представляет себе ветерана битвы при Азенкуре:

Хоть старики забывчивы, но этот

Не позабудет подвиги свои

В тот день…

Но это не столь великодушное оправдание, как может показаться на первый взгляд. Заявить, что ты дал отпор противнику прямо в лицо, в то время как на самом деле ты сделал это за его спиной, за глаза, когда он уже покинул поле битвы, — это наводит скорее на мысль о Фальстафе, чем о храбрых воинах Генриха V. Вообще, если как следует прочесть монолог Генриха, становится ясно, что Гич, прибегнув к этой цитате, сам себя и опроверг. Король Генрих имеет в виду, что ветеран Азенкура не забудет столь значимое событие, пусть он даже слегка приукрасит свои подвиги, рассказывая о нем, — главное, что он будет его помнить, даже если позабудет многое другое. Говоря «старики забывчивы», профессор Гич милостиво прощает Поппера, но тем самым допускает несправедливость по отношению к нему. Ведь когда Поппер писал автобиографию, предназначенную в первую очередь для «Библиотеки современных философов» Шилппа, ему не было и семидесяти. Он совсем недавно оставил преподавание в Лондонской школе экономики, чтобы полностью посвятить себя научной деятельности; двум большим и важным его работам еще предстояло выйти в свет; он был по-прежнему полон идей и энергии.

Примечательно, что в Unended Quest больше нет ни одной ошибки в изложении — ничего не забыто и не перепутано, нет ничего такого, что можно было бы отнести на счет провалов в старческой памяти. Рассказ Поппера о событиях 25 октября — единственная за всю книгу живая, красочная, полная живописных подробностей история такого рода; больше ничего настолько личного в автобиографии нет. В этом эпизоде Поппер особенно тщательно подбирал слова и много раз переписывал его вручную. Так, пытаясь объяснить цель своего приезда в Кембридж, он перебрал множество вариантов — «побудить», «искусить», «поймать на приманку», «бросить вызов», — пока, наконец, не остановился на окончательном: «спровоцировать Витгенштейна».

Поппер прекрасно понимал, что его версия истории с кочергой весьма спорна. В его архивах сохранилась недатированная запись — рукописные заметки на немецком, являющие собой, по всей видимости, поправки к новому изданию Unended Quest, — в которой он опровергает пущенные критиками слухи, что Рассел якобы не присутствовал на той встрече. Сохранилось и письмо, написанное в мае 1968 года и содержащее комментарий к изложенной профессором Маклендоном версии событий 25 октября. Поппер ясно и недвусмысленно подтверждает свое повествование и отмечает, что память у него «очень хорошая, за исключением дат».

Иными словами, Поппер, когда брался за перо, в полной мере отдавал себе отчет в своих действиях. Вопрос в другом: он намеренно искажал события или свято верил в то, что писал? Ответ наверняка заключается в его отношении к себе и к собственной роли в эпизоде с Витгенштейном.

В контексте всей книги Unended Quest инцидент с кочергой служит самой яркой иллюстрацией представления Поппера о себе как об аутсайдере, перевернувшем устоявшиеся философские взгляды. Не зря он так гордился званием вечного оппозиционера. На каком-то этапе он даже собирался начать свою интеллектуальную автобиографию именно с эпизода с кочергой; из одного этого уже ясно, что в его глазах это был не просто эпизод, но славный триумф. Малахи Хакоэн считает, что Поппер воспринимал эту историю как «битву титанов… которую он выиграл». Однако в итоге Поппер решил, что, если начать книгу с «кочерги», это будет воспринято как бахвальство.