Читать книгу "Бригада. Книга 13. Поцелуй Фемиды - Александр Белов"

Так и не определившись, судья спрятал в портфель оба варианта приговора — обвинительный и оправдательный, и, превозмогая тянущую боль в левом подреберье, отправился в ванную чистить зубы… и затем в суд — исполнять свой долг.

Это заключительное заседание, которое многократно виделось судье во сне, тоже показалось не вполне реальным. В маленьком зале, не случайно выбранном администрацией суда для слушания громкого дела, было очень душно. Зато из прессы смогли поместиться только знаменитая Троегудова как представитель столичных изданий, журналист криминальной хроники из красносибирского «Колокола» и двое парней — репортер с оператором — с местного телевидения. Вполне достаточно для того, чтобы «объективно осветить рядовой уголовный процесс».

Другой маленькой профессиональной хитростью по части заполнения зала было присутствие большого, явно избыточного, числа омоновцев. В результате немногочисленные родственники подсудимого вынуждены были тесниться в проходе. Однако для представителя президента в крае Зорина и его свиты нашлись удобные места в первом ряду. Это холеное лицо, отягощенное сознанием государственной ответственности, за последнее время Чусову приходилось видеть многократно. И оно вызывало у судьи ощущения, похожие на симптомы пищевого отравления.

Спектакль, именуемый судебным заседаниям, побежал по хорошо накатанным рельсам. Прокурор Константинов в ладно пригнанном форменном пиджаке зачитал обвинительное заключение, как в школе — без запинки и с выражением. Свидетели обвинения выглядели чуть менее эффектнее их выступления, как выяснилось позже, до обидного были похожими… на выступления свидетелей защиты. И те, и другие говорили об одном и том же, и практически в тех же самых выражениях. А суду предстояла сложная задача улавливать и фиксировать нюансы в оценках и интерпретациях:

Первое, едва заметное отклонение от привычного ритуала и некий намек на интригу забрезжил, когда адвокат Белова — безукоризненно одетый молодой человек, словно сошедший с обложки журнала, посвященного деловой моде — попросил суд пригласить в качестве свидетеля защиты госпожу Лайзу Донахью, специалиста по налоговому и финансовому праву, проводившего аудиторскиую проверку на комбинате в интересующий суд период времени. С ее помощью защита намеревалась сформулировать свою позицию по вопросам налогообложения.

Послав в адрес судьи выразительный взгляд, государственный обвинитель Константинов немедленно заявил:

Возражаю. Прошу суд отклонить ходатайство защиты. В ходе следствия госпожа Донахью уже давала показания. Они имеются в материалах суда и ничего нового добавить к рассматриваемому делу не могут.

В рядах публики возник тихий шум. Софит телевизионщиков, как в гестапо, был направлен прямо в лицо Чусову, туда же развернулась телекамера. Судья чувствовал себя отвратительно: волосы на висках и затылке слиплись от пота, а судейская мантия, которую он про себя именовал «чехлом для танка» делала его похожим на стог сена, укрытый от дождя… Пауза затянулась, казалось, до бесконечности.

Возражение отклонено, — прозвучал наконец в притихшем зале знаменитый судейский бас. И секундой позже, уже в адрес защиты: — Вызывайте своего свидетеля.

По залу, снова пронесся едва уловимый вздох, и стройная, как Кондолиза Райз, американка двинулась по проходу, лавируя на своих высоченных каблуках между стоящими людьми и нагромождением телевизионных штативов.

К операциям, которые вменяются в вину подсудимому, не следует относиться с позиций одного лишь отрицания, либо всемерного одобрения, — сказала американка, обращаясь к судье. — Их надо рассматривать одновременно в нескольких аспектах. Моя задача предложить суду экономическую и юридическую оценку действий руководителя «Красносибмета». И показать, что эмоции могут быть легко нейтрализованы аргументами несложного экономического анализа…

Судья Чусов старался не смотреть в ту сторону, где сидел прокурор и уж тем более не встречаться взглядом с господином Зориным. Боль в левой части груди поднималась, подступала к горлу. В голове, ставшей невыносимо тяжелой, билась единственная мысль: выступления сторон заканчиваются, через несколько минут наступит его черед. Но прежде, чем зачитать приговор, необходимо сделать выбор, какой Из двух монологов имеет право на существование… Неконтролируемый страх накатил на Андрея Ивановича. Может быть, это страх смерти? Лечащий врач предупреждал его, что перед началом сердечного приступа для больного характерно ощущение ужаса.

Голоса выступающих доносились будто сквозь толстый слой ваты. Государственный обвинитель Константинов изощрялся в красноречии, призывая суд вспомнить о врачах и учителях, месяцами не получающих зарплату, о пенсионерах, влачащих нищенское существование из-за нехватки денег в бюджете… Защитник обвиняемого столь же страстно призывал судить, в таком случае, членов Государственной Думы и президента, принявших и подписавших несовершенные законы, но никак не человека, который эти законы исполнял…

Заключительное слово подсудимого было коротким и начиналось словами:

— В уголовном деле нет ни одного доказательства моей виновности, но это, к сожалению, непринципиально… — Белов иронично улыбнулся, сделал паузу по Станиславскому и продолжал: — Дело «Красносибмета», носит откровенно заказной характер, это не конфликт государства с бизнесом, как пытается кое-кто доказать. Это нападение одного бизнеса, за которым стоят чиновники, на другой…

Почуявшая сенсацию Троегудова принялась лихорадочно чиркать в своем блокноте золотым пером, записывая за Беловым самые «вкусные» его выражения: «нелюбовь власти лично ко мне», «спущенные с цепи бюрократы». Ну и, разумеется, заключительную фразу:

— Репрессивные методы в политике, передел собственности силовыми методами в групповых интересах и задача построения современной экономики — несовместимы с представлениями о России как цивилизованной стране!

Наступила очередь судье Чусову идти на голгофу. Но он не стал этого делать. Подобно осужденному на казнь, он ухватился за последнюю возможность отсрочки. А именно: тяжело поднялся и объявил, что суд удаляется для вынесения приговора.

Крошечная комнатка, в которой сегодня судье предстояло совещаться исключительно с собственной совестью, показалась ему спасительным оазисом в пустыне. Никто не посмеет нарушить его одиночества, и телефона здесь не было по определению: решение суда должно быть беспристрастным.

Чусов первым делом рванул на себя заклеенную на зиму форточку. Чистый прохладный воздух хлынул в комнату, смешиваясь теплым, поднимавшимся от батареи отопления. Стало немного легче. Андрей Иванович собрался было достать браслет портативного тонометра, с которым никогда не расставался, но передумал: он и так знал, что кровяное давление уже зашкалило за двести. Он положил под язык таблетку нитросорбита и рухнул в кресло. Через минуту протянул руку к портфелю, наугад вынул один из заготовленных вариантов вердикта. Это был обвинительный приговор.

— Можно? — в комнату просунулась женская голова с барашком перманентной завивки на макушке. Этот барашек, непременное украшение его коллеги, секретаря суда, всегда раздражал Андрея Ивановича: он отдавал предпочтение дамской под названием «пряменько и за ушки».