Читать книгу "Добродетельная леди - Элизабет Торнтон"

Как ему удалось преодолеть весь долгий путь до дома в пьяном забытьи, Рейвенсворт так и не смог вспомнить. Денби уложил его в постель в холодном молчании, не сказав ни слова сочувствия ни по поводу пары синяков, обезобразивших красивое лицо его светлости, ни в связи со странными болями, которые стоически переносил Рейвенсворт. Вот какова привязанность слуги, который за щедрое жалованье служил у него добрый десяток лет, заметил Рейвенсворт, подавляя стон от боли, когда его немилосердный камердинер туго перебинтовал избитые ребра своего хозяина, как будто он был седлом барашка, которого мясник связывает к воскресному обеду.

Маркизу понадобилась целая неделя, чтобы оправиться от перенесенных побоев, и в это время он не покидал уютных комнат в Олбани и не принимал гостей. По необъяснимой причине он не хотел, чтобы даже намек на постыдные обстоятельства, сопровождавшие его злоключение, достиг деликатных ушей его добродетельной жены. Однако когда подозрительно заботливый Денби осторожно заметил, что поездка в провинцию была бы целесообразной и благотворной, Рейвенсворт сразу же отверг предложение, поскольку считал, что оскорбительно вернуться к Брайони с поджатым хвостом.

Вынужденное бездействие предоставило ему время для спокойного размышления, и его светлость обнаружил, что не знает, как поступить. Он неохотно признал, что другие женщины его совершенно не интересуют; жизнь до Брайони оказалась совсем не такой, как он ее превозносил, и он отказался от нее без малейшего сожаления; он даже был готов признать, что не может жить без Брайони, но будь он проклят, если позволит девчонке, которая посмеялась над ним, задавать тон. Брайони Лэнгленд надо заставить понять, что она натворила. Пусть поварится в собственном соку недельку или две, пока не прочувствует наказания. Потом, когда она будет готова умолять об условиях, он снизойдет принять ее безоговорочную капитуляцию.

Приятная перспектива возвращения в Кент значительно улучшила его состояние духа, и он набросал Брайони записку, уклончиво сообщая, что вернется к концу недели, чтобы заняться кое-какими делами в имении. Это послание было отправлено со специальным курьером. Когда его конюх вернулся вечером следующего дня, Рейвенсворт не мог скрыть разочарования: бессердечная девчонка не написала ни слова в ответ. Однако, завязав с ничего не подозревающим грумом разговор ни о чем, он вытянул из него информацию, что ее светлость очень занята приготовлением к предстоящему балу. Рейвенсворт был в недоумении, но у него хватило хладнокровия скрыть от любопытного лакея, что он понятия не имел ни о каком празднестве, намечающемся в его собственном доме в самом ближайшем будущем.

В тот же вечер, когда он прогуливался по Пиккадилли, размышляя над тем, что сообщил ему грум, он наткнулся на старого школьного товарища, который потряс его до глубины души, поблагодарив за приглашение на его бал и сообщив, что приедет в четверг. Рейвенсворт ответил с достаточным самообладанием, но как только приятель удалился, он развернулся и прямым ходом направился в Олбани-Хаус искать Денби.

Денби слышал от слуги лорда Графтона, что они завтра уезжают в Оукдейл-Корт на бал, который дается в честь свадьбы виконта и виконтессы Эйвери. Он взял на себя смелость уложить чемодан его светлости, и его светлости осталось только отдать приказание, и они могут покинуть Лондон немедленно. Рейвенсворт приказал.

Когда коляска Рейвенсворта въехала в ворота Оукдейл-Корта, он обнаружил на подъездной дорожке и в конюшнях суматоху, какая бывает в гостиницах у большой дороги. Конюхи и лакеи в разнообразных ливреях сновали туда-сюда среди все прибывающих экипажей, которые высаживали многочисленных пассажиров и выгружали их багаж у парадной лестницы и на лужайке. Рейвенсворт никогда не видел ничего подобного – по крайней мере в Оукдейл-Корте – и подумал немного раздраженно, понимает ли Брайони, чего будет стоить разместить и накормить такое количество лошадей, не говоря уже о прислуге, которая нужна, чтобы обслуживать такую толпу народу.

Однако до того как поддаться этим невеселым мыслям, он обнаружил себя мишенью для сыплющихся со всех сторон добродушных шуток своих неженатых друзей, что он покинул их братство ради семейной мышеловки. Он благосклонно принимал их все, даже зашел настолько далеко, что рекомендовал институт брака самым закоренелым скептикам из старых закадычных друзей, которые недоверчиво качали головой из-за необъяснимого падения такого убежденного холостяка.

Он вошел в огромный зал, где были расставлены длинные столы, уставленные разнообразными деликатесами, которые могли удовлетворить изощренный вкус привередливого гурмана. Многие из них частенько пользовались его гостеприимством. Он окинул взглядом лица на галерее наверху и заметил Эйвери и Харриет, которые дружески помахали ему, но не сделали и движения, чтобы отойти от группы гостей, с которыми разговаривали. Хозяйки дома нигде не было видно.

Вежливо осведомившись о местонахождении ее светлости у незнакомого мажордома, умело руководившего действом, он получил ответ, что она повела небольшую группу гостей осмотреть ее сад. У Рейвенсворта возникло какое-то странное чувство. Он уже раньше слышал эту мелодичную, медлительную речь. Он пристально посмотрел на широкоплечего гиганта, возвышающегося над ним, и спросил довольно холодно:

– Из какой части колоний ты родом, друг мой?

Рейвенсворт был немного удивлен смелым испытующим взглядом, который получил в ответ.

– Из Канады, сэр, – невозмутимо ответил слуга, потом нахально подмигнул его светлости и отвернулся, чтобы заняться вновь прибывшими гостями.

Она не могла поступить с ним так во второй раз! Маркиз резко повернулся и направился к двери. Нет необходимости говорить ему, где найти ее светлость. Огород с лекарственными травами был единственным садом, по ее мнению, достойным такого названия.

Она была в своем старом платье и соломенной шляпе, невозмутимо демонстрируя заинтересованным дамам кулинарные, лечебные и косметические свойства всех ее обожаемых сорняков. Рейвенсворт заворожено наблюдал, как каждая дама по очереди со знанием дела пробовала многочисленные листочки и веточки, которые Брайони держала в руках.

«Господи, – потрясенно подумал он, – она такая же сумасшедшая чудачка, как мой отец! Какое наследство я передам моим детям?» Удивительно, но мысль о ее причудах совсем не рассердила его, наоборот, его настроение необъяснимо поднялось. Потом он вспомнил нахальный взгляд высокого широкоплечего слуги с колониальным акцентом и пришел в себя.

Их взгляды встретились, и опять его светлость был поражен, потому что глаза Брайони были такими же чистыми и спокойными, как всегда, и она смело отвечала ему взглядом на взгляд. Ей понадобилось несколько минут, чтобы освободиться от дам, и, когда она направилась к нему, в ней не было ни малейшего намека на смущение, что ее застали в таком наряде, какого стыдилась бы даже самая последняя судомойка.

– Рейвенсворт, вы здесь? – любезно спросила она, беря его под руку, которую он предложил ей. Потом спросила: – Если вы собираетесь пожаловаться насчет своей спальни, то мне жаль, но вы должны понять, что в сложившихся обстоятельствах больше ничего нельзя было сделать.