Читать книгу "Остров Ионы - Анатолий Ким"

Между тем человек, произведший выстрел, стал призывно махать рукой, чтобы я шел к нему. Я уже догадался, кто он, — это был поручик Цветов, участник экспедиции, потерявшийся после нашей общей остановки в подводном дворце. Видимо, он нелегко переживал разрыв с Ревеккой и решил удалиться от всех… Теперь он звал меня, но я встречаться с ним тоже не хотел. К самому концу романа, когда осталось совсем мало слов от тех, что были отпущены мне для написания этой книги, я не мог позволить себе тратить их на человека, который был мне непонятен, не близок, — пусть и военный, и «ваше благородие», и дисциплина у него железная и так далее… В романе — в связи со мной — он понадобился главным образом для того, чтобы рассказать, как его вели на расстрел и он увидел стоявшего на холме пастуха в выгоревшем добела брезентовом плаще, опиравшегося на высокий посох. Но об этом уже было достаточно сказано, и я решил теперь распрощаться с поручиком. Однако он, словно догадавшись об этом, сам направился в мою сторону, на ходу поудобнее вскидывая длинную винтовку на плечо.

Но по мере приближения ко мне он начал разительно меняться на глазах. Вначале принялся сутулиться, клонить голову на грудь, словно пингвин на ходу, винтовка, торчавшая над ним стволом вверх, мгновенно испарилась. Он стал приземист и широк, словно и впрямь императорский пингвин, но только не бело-черный, а сплошного темно-серого окраса. Вскоре стало ясно, что ко мне приближается ковыляющей поступью вовсе не человек, но явно и не пингвин. Тут в голове у меня мелькнула виноватая, грустная мысль, что в романе нет ни одного живого человека, все призраки. Так уж случилось, я не знаю почему. Человеческие истории перестали меня посещать. И приближающийся еще один призрак ничуть не мог удивить меня. Правда, я устал от их долгого присутствия рядом, но и привык к ним. Без них теперь мне было бы совсем уж одиноко на земле. Я пришел сюда с другой звезды и, удастся ли мне вернуться с чужбины домой, того не знал. И если одиночество мое — это сплошная безграничная безвременная тьма, то роман мой — последняя спичка, которую я зажег в этой тьме. И вот она уже догорает.

Ко мне подошло дивное, несуразное, громоздкое, неуклюжее существо, двигавшееся на куцых задних конечностях, с короткими руками-ластами, с толстым туловищем, напрямую, без шеи, переходящим в маленькую голову с блестящей серой лысиной на заостренной макушке. Подошедшее пузатое чудо-юдо было совершенно без одежды, зато сплошь покрыто грубой моржовой шкурой в рытвинах, морщинах, в бугорках, рубцах, наростах и проплешинах тысячелетнего достоинства. Это была шкура, выделанная могучими руками кожевенника веков, вымоченная в дубильном чане тысячелетий. Такова же морщиниста и бугриста была кожа на морде существа, где точно посередине между щелью рта и лысой макушкой светились два детски невинных голубеньких прозрачных озерца-глаза. И ни одного волоса не было на зверовидном теле, и никаких признаков пола — все это стерлось под воздействием трения времен. О, весьма странный вид был у этого живого существа!

Но я уже понял, что передо мной сам долгожданный Иона — да, я Иона, таким я незаметно для себя стал за три тысячи лет существования на этом необитаемом острове, живя среди морских животных и птиц, устранясь от человеческих игр и вымолив у Господа вечную жизнь без смерти, — речь доходила до меня не из уст его, но по взгляду выцветших бледно-голубеньких глаз Ионы, которыми он рассматривал меня без всякого выражения какого-либо чувства: беспокойства, любопытства, неприятия, печали, — это я, Иона, который сначала пытался притвориться, что не слышал голоса Бога своего и хотел скрыться от Него, бежать на корабле через Иоппию на Фарсис, однако не удалось, и потом яростно стал пророчествовать о погибели народа Ниневии, как велел мне голос; но гибели не случилось, и тогда я возроптал на Бога, что Он подставил меня, обрек на посмешище в веках, — и был наказан Им и сослан сюда на постоянное вечное жительство.

Прошло три тысячи лет как одно мгновение, я сильно изменился и теперь сам даже не знаю, кто я. Но за это время, наверное, Господь мой тоже сильно изменился, и стал совсем другим, и забыл обо мне — не знаешь ли ты, Иона, зачем я-то направлен был сюда и вместе со мной целая астральная команда? и что явилось причиной создания такого большого и совершенно бесполезного для людей романа под названием острова, на котором ты обитаешь уже три тысячи лет? Нет, не знаю, никакого голоса насчет тебя не было мне до сего дня, да и насчет кого-либо другого тоже не было, я же говорю, что обо мне забыли; однако я полагаю, что вы все такие же, как и я, строптивые и жестоковыйные, вы не слушались Его Голоса, звучавшего внутри вас, или, наоборот, слепо слушались и подчинялись голосам лукавых демонов, принимая это за повеление Господа. Может быть, и так, досточтимый пророк Иона, ведь в нашей экспедиции действительно были представители двух колоссальнейших империй земного мира, где каждый человек и все человеки вместе слышали внутри себя голоса, которые они воспринимали как живой глас Божий, но отнюдь не как искусственные звуки синтезатора демонарских хакеров. И в этих двух сверхдержавах, сросшихся плечами в точке Берингова пролива, как сиамские близнецы, за последние века не появилось ни одного человека, ни одного, который после того, как умрет, сразу попал бы в рай и там постепенно мог стать ангелом.

Откуда я знаю об этом? да мне только что сообщил про то внутренний голос, прозвучавший в правом ухе, — но ты не находишь, бедный человек, что это мог быть голос какого-нибудь дерзкого и коварного демона, предателя Господа? могу предположить и такое, Иона; но чтобы сразу распознать за всем этим коварство демонического хакера-заушника — чем, какой защитой должна обладать душа человека, не сама пришедшая в этот мир? — я не знаю, ибо я сам такой же, не сам пришедший в этот мир; а ты, наверное, тоже не от мира сего? — да, Иона, мне кажется, что я соскользнул на Землю с какой-то другой звезды; поэтому, наверное, ничего и не понимаю в этом мире, и меня мало кто понимает, — но ты давно на Земле? — не меньше твоего, наверное, Иона, только у тебя была сплошная одна жизнь, которая продолжается и сейчас, среди этих морских котиков и моржей, на этом необитаемом острове, а я уже прожил сотни жизней, коротких и длинных, славных и ничтожных, богатых и нищих, городских и сельских, американских, российских, прусских, марокканских, бушменских, корейских, румынских, лапландских, а также бродяжьих, королевских, австралийских аборигенов, мещанских, цыганских, преступных, гаремных, мужских и женских, индейских в пампасах Южной Америки и так далее… — да, воистину Бог сотворил мир, чтобы видеть Самого Себя; Он создал человеческую Игру, чтобы играть с Самим Собой; только при чем тут мы с тобою, бедный человечек? — тише, Иона, ничего больше не говори, тише! Не то опять загремишь еще на три тысячи лет куда-нибудь на Северный полюс или в Антарктиду к пингвинам.

Вот и скажи мне, Иона, что ты приобрел для себя за три тысячи лет жизни, что получил от Господа своего, удалившись от всего человеческого мира? — а что приобрел этот весь человеческий мир за это же самое время, чем мир занимался? — в основном тем же, чем и всегда, он хотел разбогатеть и прежде всего любыми способами стремился как можно больше добыть золота; и он ни перед чем не останавливался, чтобы взять это золото, ни перед какими злодеяниями… — и много ли золота добыл твой мир этими своими стараниями? — того я не знаю точно, но полагаю, что очень много, — сколько же? будет ли всего мирового золота столько, сколько утесов в этих больших скалах, на которых живут птицы кричащие? — затрудняюсь сказать, Иона, но думаю, что все же меньше. Однако зачем тебе это знать? — затем, бедный человек, что мне хотелось определиться, сколько я потерял из-за своего удаления от человеческого мира, — и сколько же ты потерял, Иона? — да ничуть не потерял я, а, наоборот, стал гораздо богаче всего твоего человечества в тысячи раз.