Читать книгу "Вожделение бездны - Елена Черникова"

- Понятно. Только где его взять?

- У ямщика лошадь надсажена, у вдовы дочка наважена. Жениться - не лапоть надеть. О том и кукушка кукует, что своего гнезда нет. Всякая невеста для своего жениха родится, - успокоил он. - Согласны?

- С этим не поспоришь, - прошептала девушка.

Ваське почудилось, что она вот-вот заплачет от воспоминаний.

- Тошно жить без милого, а женатому хозяйка поможет, - продолжал ведущий милосердно.

- Я готова, - приободрилась гостья.

- Но! Все девушки хороши - а отколь берутся злые жёны?

- Я всё понимаю… - ещё тише прошептала девушка.

- Учись, поколе хрящи не срослись. Ум бороды не ждёт. Молодость рыщет - от добра

добра ищет. Просмеёшься, в пастухи наймёшься, и протрубишься - и дров нарубишься. Богатую взять - станет попрекать! Умную взять - не даст слова сказать. Знатную взять - не сумеет к работе пристать. Из дворянства взять - надо много убору держать. Грамотницу взять - станет праздники разбирать…

- Вот они так и думают! - воскликнула девушка в отчаянии.

- Не бери жену богатую, бери непочатую!

- Именно!!! И это тоже! - Она мстительно блеснула очами.

- С лица воду не пить, умела бы пироги печь. Красота приглядится, а щи не прихлебаются.

- Я умею! Книгу выпустила, там очень много рецептов. Была очень хорошая презентация. На моём сайте есть фото. Вы разрешите объявить адрес моего сайта?

- Проймёт голод - появится и голос. Густая каша семьи не разгонит. Киселю да царю всегда место есть.

- Совершенно верно, - оживилась девушка. - Ко мне подходили мои коллеги, благодарили, всем понравилось.

- Всё на свете творится благостию Божиею да глупостию человеческою. В мире жить

- мирское и творить. Своих друзей наживай, а отцовских не утрачивай!

- О да, разумеется. Ко мне в день рождения даже письмо приносили от…

- Была бы голова, а петля будет.

- Вы полагаете? - задумалась голова.

- Всё минется, одна правда останется.

- Точно ли останется? Так хочется поскорей правды…

- Когда волк будет овцой, медведь стадоводником, свинья огородником. Когда на море камень всплывёт, да камень травой порастёт, а на траве цветы расцветут.

- Не раньше? - усмехнулась девушка. - Что же, тогда точно придётся идти в политику. Хотя, конечно, я бы предпочла замуж.

- Не смигни, так и не страшно. Влез по горло, лезь и по уши. Не убита, так выиграла.

Вдруг, отбросив автомат, девушка подскочила и бросилась на шею Кутузову и

разрыдалась. Петличка её микрофона отлетела прочь вместе с невесомым палантином. Медово-бронзовая спина трясущейся красавицы элегантно смотрелась на чёрно-белой груди Кутузова.

- Никогда… - всхлипывала она, - никто… вот уже несколько лет… не поговорил со мной по-человечески… все только врут, как сволочи… у-у-у… как они все мне надоели… Спасибо вам…

Слышать её голос теперь удавалось благодаря петличке, прицепленной к пиджаку

ведущего. Кутузов гладил несчастную по лимонным локонам и тихонько приговаривал:

- На грушу лезть - или грушу рвать, или платье драть. Собором и чёрта поборешь. На грубое слово не сердись, на ласковое не сдавайся. Кстати промолчать, что большое слово сказать…

По экрану шустренько побежали титры: вы смотрели заключительную передачу шоу толка, редакция благодарит уважаемых телезрителей за редкостную активность.

Васька перевёл глаза на приятеля, который потрясённо перевёл глаза на Ваську. Оба учились у профессора Кутузова.

- Я пошёл, - буркнул Васька. - Спасибо за билеты.

- Ага. Иди. Спасибо, что заглянул, - голосом японского робота проговорил приятель. - На миру и смерть красна…

- За одного битого двух небитых дают, да и то не берут…

А накануне Васька забрёл в кабинет отца и потрогал пустой дубовый шкаф, будто спрашивал изволения поискать хозяина. Коснувшись пыльных шероховатостей, он задрожал, будто вспомнил что-то, и понёсся к другому шкафу, где томились философы. Выдернув единственный недочитанный том Дарвина, восьмой, он прочитал наугад фразу, от которой волосы его встали дыбом: "Богу известно, что если достойное удивления усердие и энергия заслуживают успеха, то вы в полной мере

заслуживаете его". Богу! Богу? Сие было писано Дарвином в январе 1859 года к А.Р. Уоллесу, учёному, который опередил его с изменчивостью видов. Годом раньше этот Уоллес вверг педантичного и крайне честного Дарвина в великую печаль, прислав ему свою статью из Annals and Mag. Of Nat. Hist., 1855. По поводу этой статьи Дарвин сообщал своему коллеге Ч. Лайелю: "Ваши слова блистательно оправдались о том, что меня опередят. Вы это сказали, когда я вам объяснял здесь вкратце мои взгляды на естественный отбор в зависимости от борьбы за существование. Никогда не видел я такого поразительного совпадения; если б у Уоллеса была в руках моя рукопись 1842 г., он не мог бы сделать лучшего сокращенного обзора! Даже его названия соответствуют заголовкам моих глав… Итак, вся оригинальность моей работы (сколько её есть у меня) будет утрачена…".

Но благородный Уоллес отказался признать своё первенство и растиражировал историю, как, будучи на Востоке, набросал свои мысли, приятно совпавшие с более поздними дарвиновскими. Под воздействием лихорадочного приступа.

Основу совпадения он увидел лишь в том, что предшественником обоих считал Мальтуса. Позже Уоллес в одном из писем к их общему коллеге добавил: "…я рад, что так случилось, потому что не обладаю любовью к работе, к исследованию, к деталям, которой так отличается Дарвин и без которой ничто из того, что я написал бы, никогда не убедило бы людей".

Слава труду. Эволюцию выдумали оба, но Дарвин усерднее, он пробьёт, - это читалось чётко.

Васька перечитал всю переписку Дарвина, где говорилось о перипетиях издания "Происхождения видов", а заодно решалась судьба человечества, и пометил вылетавшие у перевозбуждённого писателя фразы типа: "Пожалуйста, никому не говорите, что я

ожидал довольно большой популярности и выгодной продажи для моей книги "о видах" (что выражает верх моего честолюбия). Если книга провалится, то мои ожидания представят меня в крайне смешном виде…". Думая защитить психику своего издателя, Мурея, от возможных и вполне предвидимых им последствий, Дарвин спрашивал в письме к геологу Лайелю: "Посоветуете ли вы мне сказать Мурею, что

книга моя не более антиортодоксальна, чем того неизбежно требует её предмет, что я не обсуждаю происхождения человека, что я не касаюсь книги Бытия и пр. и пр., а привожу лишь факты и некоторые заключения из них, которые мне кажутся справедливыми, или лучше ничего не говорить Мурею, предполагая, что он не может иметь ничего против такой антиортодоксальности, в сущности не превышающей того,