Читать книгу "Мачо не плачут - Илья Стогов"

Папаускас переводил Бригитте на английский. То, что вечером Виталик звал на корабль («Все равно этой твари до утра заплачено!»), переводить он не стал.

— Когда домой?

— Через десять дней будем в Москве.

— Вот это да! Русских встретить! Наливайте, наливайте! А у меня фрахт. Я через десять дней буду в Японии.

— В Японии?

— Поехали вместе? С капитаном я договорюсь, а? Он русских тоже уже два года не видел. А?

— В Японию? Легко! Ты поедешь в Японию? А ты, Бригитта?

— Вас-то чего в эту задницу занесло?

— У нас здесь Конгресс. Религиозный конгресс.

— Религиозный? То-то я смотрю, ты не пьешь.

— Почему? Я пью. Просто жарко. И я не люблю текилу.

— Этот парень решил, что он буддист! Ха-ха-ха!

— Серьезно? Буддист? Тогда тем более надо ехать. Знаешь, сколько в Японии этих уродов?

Потом Виталик принес еще бутылку текилы. Проститутка облизывала пятую подряд порцию мороженого. Все это уже было со мной. Моряки... проститутка с эскимо... непонятная речь вокруг... Едва кончив школу, я с приятелями уехал в Ригу. Тогда все было точно так же.

Приятелей со мной было трое. С тех пор прошло пятнадцать лет. Я — вот он... а они...

Поехать именно в Ригу предложил здоровенный двухметровый парень, которого все называли Хобот. Когда он начинал гоготать, дети писались от испуга. В Риге Хобот первым делом подрался с тремя моряками. Они бежали от него, на ходу теряя бескозырки. Он же угощал проституток мороженым. В его ладони эскимо исчезало, как «Тампакс» в... ну, вы понимаете.

Еще до этой поездки Хобот говорил, что пробовал героин. Мне казалось, что он врет. В те годы героин был заграничной экзотикой. Прошло несколько лет, и родители перестали пускать парня в свою квартиру. Для них героин экзотикой уже не был. Какое-то время Хобот ночевал в подвале собственной парадной. Рассказывали, что видели его жующим что-то из бачка для пищевых отходов.

Пока судья зачитывал приговор — лечение в психиатрической лечебнице тюремного типа, — конвоиры поддерживали Хобота за локти. Он весил тридцать пять килограммов и сам подняться не мог. Я разглядывал его передние зубы — черные, выгнившие. За месяц до этого Хобот пытался украсть висящее на веревке соседкино белье. Тетечка в тапочках и халате выскочила из квартиры и заверещала. Он ударил ее ножом в глаз. До локтя забрызгал себе куртку. Клинок утонул в морщинистой глазнице почти по рукоятку.

Второго приятеля звали Герман. Отлично помню, что в Ригу он поехал, купив первые в жизни кроссовки «New Ballance». Герман был очень модным парнем. Каждое утро он жаловался, что не может отмыться от запаха вчерашней подружки. Чем только брызгаются местные сволочи? Его дорогая обувь и форма носа действовали на девушек, как хук в подбородок.

Через пять лет Герман стал совладельцем модельного агентства. Кроссовки он больше не носил. Теперь каждый его ботинок стоил как небольшой автомобиль. Под какой-то из проектов Герман назанимал денег — а проект провалился. Сумма не была смертельной, все еще можно было уладить. Вместо этого он решил скрыться, пустился в загул, занял еще и каждый вечер угощал кокаином дорогих проституток. Кредиторы решили, что разговаривать с остолопом бесполезно. На счет «Раз!-Два!-Три!» Германа выкинули с верхнего этажа гостиницы «Санкт-Петербург».

Третьим с нами ездил паренек по фамилии Рубинштейн. Он был единственным евреем в классе. За это его частенько били. Я тоже бил, но к выпускному классу мы подружились. Женился Рубинштейн на самой красивой девчонке школы и вскоре увез ее из страны. Не помню куда. Может быть, в Израиль.

Понятия не имею, почему шесть лет спустя они вернулись. Привезли с собой двоих, почти не говорящих по-русски детей. Рубинштейн устроился работать охранником в продовольственный магазин. Получал $2 за смену. Однако своей раздавшейся в ягодицах жене работать не разрешал. Чтобы не помереть со скуки, она развлекалась тем, что затаскивала в койку все, на что падал взгляд. Подвигами хвасталась мужу. Каждый раз Рубинштейн плакал и причитал: «Ну зачем ты, Леночка?.. Зачем?..»

То лето выдалось жарким. Завидев нас четверых, рижские девушки хлопали ресничками и окончательно забывали русский язык. Мы громко смеялись и пили красное, как зрачки графа Дракулы, вино в уличных кафешках.

Все было отлично. Все только начиналось...

Прощаясь, Виталик пытался поцеловать Бригитте ручку и чуть не опрокинул стол. Когда я доехал до Конгресс-Центра, было совсем темно. Сосед-итальянец лежал на кровати и читал толстую книгу. Может быть, Библию или телефонный справочник. Я был трезвый и усталый.

Потом я вроде бы даже успел поспать.

— Слышь? Ты чего, уснул, что ли? Слышь? Извини! Ты не видел моих носков?

Папаускас говорил свистящим шепотом. Через приоткрытую дверь на него падал свет. Наклоняясь ко мне, он, чтобы не свалиться, вытягивал пьяные руки.

— Каких носков?

— Я сегодня в «Робертсоне» покупал носки.

— Здесь нет твоих носков. Ты забрал их с собой.

— Точно?

— Сколько времени? Зачем тебе носки в полвторого ночи?

— Хватит спать. Пошли к казахам. Там в садике у кого-то день рождения. Девушки есть!..

— Иди в задницу!

— Не пойдешь?

— Я хочу спать. Завтра на заседание...

Выходя из номера, Папаускас всем плечом врезался в дверной косяк.

Я полежал с закрытыми глазами. Потом встал и в темноте нащупал свои джинсы. В садике вокруг фонарей махали огромными крыльями тропические насекомые.

Узнать соотечественников ничего не стоило. Таких причесок не делают больше ни в одной стране мира. В шезлонгах и на траве сидело человек двадцать. На свету я разглядел, какое стеклянное у Папаускаса лицо. Он приветственно замычал и представил меня имениннику.

Говорили вокруг по-русски.

— Андрюха! Как хорошо, что мы познакомились! Андрюха! Теперь ты мой лучший друг!

— Андрюха?

— Да. В смысле — Боря. Ты — отличный парень!

— Боря?

— Я очень тебя люблю! По-мужски, ты понимаешь? Я считаю, что мужская дружба... это... это...

— Что?

— Ты понимаешь... это...

— Что?

— Слушай, как тебя зовут?

Я взял в холодильнике бесплатную упаковку из шести банок пива и поставил перед собой. На баночках было что-то написано по-малайски. Когда упаковка кончилась, я сходил еще за одной.

Огромная желтая луна в черном небе была похожа на галлюциногенный бред.

5

— У тебя есть деньги?

— Великий Будда сказал: деньги — это героин, геморрой и гонорей. Аминь.