Читать книгу "Последняя женщина - Михаил Сергеев"

— Еще как делает. Ведь гениальность — это только мнение окружающих. Мнение о тебе. И если его нет, будь ты хоть сто раз одаренным, гениальным тебе не быть. За первое ничего не скажу, а второе — от меня!

— Я не понимаю, к чему вы клоните, — растерянно проговорила Лера. — Если общество считает человека гениальным, то, скорее всего, это так и есть, но где тут ваша заслуга?

— Прямая. Одаренным человек может родиться, но гением его могу сделать только я!

— Я, кажется, понимаю, о чем вы.

— То-то! Но это не все. Мое определение гениальности, как я уже говорил, отлично от вашего и небезынтересно.

— Какое же?

— Никогда личность не будет гениальной, если хотя бы один, повторяю, хотя бы один человек не согласен с этим!

— Почему?

— Давайте порассуждаем. Если один человек из миллиона будет считать не так, вы ведь все равно станете называть… скажем, художника гением?

— Конечно.

— А если сто?

— Даже если сто тысяч, — подумав, решила Лера.

— А если половина общества?

— Не знаю, — смутилась она. — Но почему этому придается такое значение? Я не могу понять.

— Как бы тебе сказать?.. Я все время занят поиском свободных людей. Есть некая ценность в противлении установленной воле. Они никак не хотят влиться в стадо моих овец.

— Но зачем они вам?

— Все эти "гении", куршавелевские стайки, еще те, что от страха трясутся над своей "незабываемостью" на экранах, — кормятся от меня. Вообрази, как они корчились бы в своих комплексах, не подавай я им каждый день. Но есть и гении… ну по-вашему, — он запнулся, — плюющие на признание их таковыми! А рядом живут и те, кто безразличен к millionaire fair1, хотя завалены приглашениями! Они, вместе с настоящими талантами, мой особый интерес. И отсутствием комплексов ничего не объяснить. Болтовня о свободе слова для них пустое, она для тех, кто пожиже. Тут иная, необыкновенная ее форма, но и цена такой свободы — вдесятеро. И готов ведь заплатить, да не берут; тут убеждением надо, убеждением… — Словно опомнившись, он резко замолк.

Лера тоже молчала.

— Тебе это сложно сразу понять. Да и ни к чему, — наконец пробормотал он. — Ну а что касается значения… если есть хотя бы один несогласный — гений просто объявленный.

— Тогда их просто нет, выходит так? — Ей действительно были непонятны его размышления.

— И не может быть. Но они есть. Их памятники стоят на каждой площади, а их имена выбиты повсюду. И сделали это люди.

— А при чем здесь вы?

— Я обещал им это! И сделал их вашими руками. Я всегда держу слово! Еще один аргумент, чтобы ты мне поверила. Миф, пыль, дымка! Но заметь, они всегда желали этого сами. И если ты где-то или когда-то слышала: "Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом!", — это зовут меня, меня там ждут, и я всегда рядом с ними! Ты сама так говорила, еще в молодости.

Тут Лера вспомнила, как в студенчестве на вечеринке один знакомый ее подруги, курсант, с увлечением и восторгом говорил о великих битвах, маршалах и героях. Причем сообщал столь интересные и малоизвестные факты, что окружающие волей-неволей поддавались его энтузиазму. Прервать его, как обычно, смогла только она, предложив тот самый тост.

— Ну а герою — геройская смерть. Сама понимаешь, — мрачно добавил собеседник. — Так что, как видишь, меня всегда кто-то зовет. Зовут со всех помостов, трибун и площадей, со всех торжеств, экранов и газет, молодые и седовласые, поодиночке и толпой, амбициозные и не очень, меня зовут со всех сторон света, да что там, вопиют! И я ни разу не подвел их. Во работенка, — с воодушевлением произнес он. — Кто бы оценил? Только представь, будь я лишь мифом, кто помог бы несчастным? Как бы все затянулось? Правда, иногда и те и другие становятся великими, совершенно не желая этого. Тогда провал.

Лера услышала тяжелый вздох.

— Ну, пожалуй, есть более несчастные, — возразила она.

— Там есть кому помочь. Так сказать, разделение труда, отличные мысли проскальзывают у вас, у людей.

— Поиск свободных людей, — думая о своем, медленно произнесла Лера.

Ее растерянность не осталась незамеченной.

— Ну, предположим, вы должны идти на юбилей, скажем, примадонны. Ненавидите, но нужно. Одна мысль о том, что вы не попадете в список приглашенных, повергает вас в ужас. Так сказать, своеобразная сторона солидарности коллег по цеху, — ухмыльнулся он.

— Что ж, нормальная реакция на тех, кто отнимает у тебя долю твоей популярности. Тяжелая дань твоей причастности к этому обществу. Когда они будут у вас на концерте, они тоже будут улыбаться. Что здесь удивительного?

— Разница между свободным человеком и тем, кто обязан улыбаться. Улыбаться, ненавидя. Подчиняться, не желая. Исполнять, мучаясь при этом. Каждый раз плюя себе в лицо. Пара таких вечеров — и он мой.

Существование этой разницы восхищает и вдохновляет меня многие тысячелетия! Но не они мне нужны. Именно по ней я определяю… — задумчиво протянул он и запнулся. — Вот ты смогла бы попробовать?

— Что?

— Улыбаться, ненавидя.

— Для чего?

— Чтобы обделить себя.

— Вы говорите загадками.

— Той самой свободой.

— Никогда! И ради чего?

— А ради чего полотно Халса "Евангелист Лука" лишило ее себя? — как-то отсутствующе пробормотал он. — Раньше оно смотрело на людей, а теперь люди восхищаются им! Знать бы причину, как прикуп, — можно было бы не работать! — Собеседник рассмеялся. — Впрочем… — он спохватился, — мне известно, что нет такой силы, которая заставила бы тебя… поэтому я и… — он снова запнулся. — Вот это и есть главная удача! К счастью, все реже и реже… или к сожалению? Нет, все-таки первое.

— Вы меня запутали. И в чем же здесь моя удача?

— Твоя? — усмешка появилась на его лице. — Впрочем, и твоя тоже, — добавил он уже серьезно. — Именно это дает тебе право разговаривать со мной сейчас. И возможность! Возможность, о которой весь этот муравейник даже думать не смел!

Оба замолчали. Лера, будто не слыша последних слов, сосредоточенно о чем-то думала. И тут, словно почувствовав, что хватил через край, он, смягчив голос, сделал попытку прервать ее размышления:

— А вот хотя бы передача о жизни звезд шоу-бизнеса. Один человек посмотрит и просто плюнет. Другой — позавидует. А третьи пойдут убивать, чтобы жить так же.

Ответь на мой вопрос: чья вина больше: убивающих или звезд? А может быть, тех, кто снял об этом фильм? Ну-ка, ответь мне.

— Мне кажется, что, безусловно, тех, которые убивают. Ведь два других действия несоизмеримы с убийством.

— Не поверишь, но я тоже думаю именно так! А то один тут мне выдал такое! Да ты и сама читала — известная книжонка начала прошлого века.