Читать книгу "Колеса фортуны - Александр Егоров"

— Не говори так, — я высунулся из окна подальше. — Я тебя увезу отсюда, вот увидишь.

— Увезешь? Обещаешь?

Мы с нежностью глядели друг на друга — она снизу, я сверху, как перепутавшие роли Ромео и Джульетта в сцене на балконе; я видел, как у моей сестрички на глазах показались слезы, она опустила голову и отвернулась. Но тут и Найда тоже заметила это, подскочила и принялась лизать ей руки и лицо. Маринка завизжала, начала отбиваться от собаки, та — весело залаяла.

Полчаса спустя Макс с Костиком сидели на травке рядом с железнодорожной насыпью и жадно пили пепси-колу из магазина. Я приволок им поесть и кое-что из одежды, но их обоих до сих пор трясло, будто от холода.

— Вас и на минуту нельзя одних оставить, — насмешливо сказала Маринка.

Макс глотнул пепси-колы из огромной пластиковой бутылки, закашлялся и покраснел.

— Так сложились обстоятельства, — наконец выговорил он.

Позже я узнал, что в тот день случилось с нашими героями. Пока мы с сестрой гуляли по городу, они и правда довезли Машку до больницы — но сами к Шерифу не пошли. Мало того. Машка сказала, что ждать ее не нужно, что она вернется сама, и Макс ощутил себя свободным, как птица.

Он уговорил Костика пойти прогуляться, поснимать девчонок, если повезет. Рассказывая об этом, Макс выглядел невеселым. Он (вы слышите?) даже смущался. Он взял с меня слово, чтобы я не проговорился Маринке. В ответ я пообещал, что буду глух и нем, как Eminem. Если вы помните, этот исполнитель был бешено популярен в те годы. У него в клипе парень засовывает свою беременную подругу в багажник старого форда и… ну да ладно.

Итак, Макс решил порезвиться. «Помылся, чистую футболку надел», — наябедничал Костик. Повезло ему почти сразу: девочек не пришлось даже искать, они сами заявились в гости. В описаниях друзья крепко расходились. По Максу выходило, что девицы были очень даже ничего себе, а Костик, не чинясь, обозвал их шмарами. Дамы пригласили кавалеров прогуляться (вот тут-то к компании и присоединилась сторожевая собака Найда). Костик пошел тоже, хотя и не хотел. «Не мог же я его одного отпустить», — пояснил он.

Догуляв до магазина, девочки разорили Макса на водку и сникерсы. Будущее уже виделось Максу в радужных красках, и даже осмотрительный Костик не смог его переубедить. Впрочем, уже второй стакан свалил обоих с ног. Больше герои ничего не помнили. Они лишились денег и наиболее ценных предметов одежды. Макс даже не мог сказать с уверенностью, когда остался без штанов: до или после?

Над нами прогрохотал поезд; земля задрожала. Когда шум утих, Макс спросил у меня:

— Пит, а ты помнишь, как мы в детстве на сортировочной по путям бегали? Классе в шестом?

— Ну, помню вроде, — отвечал я недоуменно.

— Я еще чуть под поезд не попал.

— Было такое. И что?

— У меня тут видение было. Пока я в отрубе валялся.

— Какое еще видение?

— Как будто я сам лежу на путях, поперек рельсов, и сам же на это смотрю. Откуда-то сверху. И типа сам на себя наезжаю. Можешь себе такое представить?

— Сам на себя наехал? Да легко. Не все же другим на нас наезжать.

— Да нет, ты слушай. И вот я уже сам к себе приближаюсь, и такая вдруг вспышка происходит, как будто искры от электросварки, но совсем недолго. А потом я снова становлюсь как бы сам собой. Одним собой. Понимаешь?

— Нет.

Марина до этого времени с интересом прислушивалась к нашему разговору. И наконец сказала:

— А я, кажется, понимаю.

Макс поглядел на нее с благодарностью. Сердце у меня защемило, но лишь на один миг.

— Может быть, такое бывает при клинической смерти, — сказала Маринка. — Когда душа уже покидает тело, а потом все-таки возвращается. Я читала про это.

— В книжках и не такое напишут, — досадливо проговорил я. — Разводка это все.

— Никакая не разводка, — возразил Макс. — Когда американские проповедники по телевизору песни поют — тут я все понимаю, это разводка для нищих. А здесь что-то совсем другое. Я даже хотел бы снова на эту вспышку посмотреть. Мне кажется, что в этот момент можно узнать что-то очень важное.

— Если узнаешь это важное — потом и жить не захочется, — сказал я.

— Так мы, может, и живем-то для того, чтобы это узнать.

«Да, — подумал я. — Как все серьезно. За нашим Максом глаз да глаз нужен».

Я расскажу вам кое-что, чтобы вам стало понятно.

Как вы уже знаете, мы были друзьями с детства. Лет до двенадцати мы проводили вместе каждый день. Лазили по подвалам и крышам, исследовали все закоулки родного города, курили на помойках.

Потом, когда гормоны начали ломать нам жизнь изнутри, многое изменилось. Какая-то часть моего сознания отстраненно наблюдала за этим. Взросление я представлял себе так: кто-то всадил тебе иглу прямо в вену, и теперь из огромной медицинской капельницы в твою кровь раз за разом вливается новая порция змеиного яда. И ты растешь просто для того, чтобы не умереть от смертельной дозы.

Мы уже не были детьми. Мы разучились радоваться солнцу просто потому, что оно взошло, а лету — потому что оно пришло; мы бросили мечтать обо всем сразу — или, вернее сказать, наши фантазии обрели с некоторых пор форму, особенно по ночам, да и днем тоже.

Реакцией была беспричинная тоска (я определял это так), которая приходила в минуты одиночества и наполняла душу сомнением и тревогой — хотя нет, ни в какую душу я не верил, да и тревога казалась мне слишком определенным чувством. Она, по крайней мере, допускала возможность выхода. А эта моя тоска не оставляла никакой надежды на избавление; просто что-то ушло навсегда, — думал я, — и теперь из черной дыры веет холодом.

Что ушло? Вероятно, сознание совершенства.

Мне было неуютно в моем новом теле, как моему разгоряченному мозгу — в угловатой черепной коробке. Хорошо, — думал я. Если я появился на свет только для того, чтобы жрать и трахаться, тогда откуда эта тоска и эти сомнения? Если же удел человека — вечный выбор между альтернативами, тогда почему они все, эти альтернативы, так похожи одна на другую? А может, если перестать выбирать, мир снова станет совершенным?

Когда я поделился этими мыслями с Максом (нам было лет по четырнадцать), нельзя сказать, чтобы мои слова стали для него откровением. Его ответ поразил меня: если не получается сделать мир совершенным, — сказал он, — его нужно уничтожить на хрен. Прямо сейчас. Возможно, следующий акт творения будет более удачным.

Кто же, интересно, станет все это сотворять по новой? — спросил я его. Кто, кто. Ты сам, — отвечал Макс с пугающей уверенностью. — Не думаешь ли ты, что кто-то займется хоть чем-то ради тебя?

С этим я согласился. Зато дивный новый мир, — продолжал Макс (так уж я запомнил его мысли), — ты сможешь построить по своему разумению. Вот тебя бы, Пит, я туда взял. И еще кое-кого. А ты бы взял меня?