Читать книгу "Палач. Книга 2 - Александр Ачлей"

После обеда она вновь вошла в палату к Антону. Он спал. И судя по тому, как было скомкано одеяло, спал неспокойным сном. Алессия подошла к нему, поправила постель и села рядом. Совершенно непроизвольно ее рука коснулась его лба, после чего она стала нежно гладить его по голове. По меняющейся микромимике его лица было видно, что ему это нравится. Его сон становился спокойнее, дыхание более глубоким и ровным. Она не стала дожидаться момента, когда он проснется, и, прикрыв шторы, покинула палату.

Вернувшись в кабинет, она углубилась в изучение его истории болезни и поняла, что явилось причиной столь сильного нервного расстройства… Обида. Через которую, как через огромную воронку, внутренняя энергия выливалась вовне. Она уже встречалась с подобным явлением раньше. И она знала, сколь разрушающим бывает это чувство. Впрочем, как и вина. Которая, словно сестренка-близняшка, неотступно за ней следует.

Обида и вина. Вина и обида. Они живут и идут по жизни вместе. На такой вывод ее натолкнули теоретические разработки видных советских психологов, изучавших эти процессы. Согласно их теории, подтвержденной практикой, чувства обиды и вины возникают в процессе общения людей, при котором одни из них что-то дают, а другие что-то получают. При этом обида появляется тогда, когда кто-то полагает, что он дает другому больше, чем получает (именно этот фактор присутствовал в болезни Антона). Вина же, наоборот, возникает в тех случаях, когда кто-то полагает, что он получает больше, чем дает.

Алессия взяла листок бумаги и фломастер, после чего на белом поле быстро появились обозначения: d, р, О, С; О = d > р, С = р > d.[40]Набросав формулы, она склонилась над столом и, зажав руками уши, чтобы исключить звуковые помехи, задумалась.

«Итак, обида — результат того, что человек, как он полагает, больше дает, чем получает (О = d > р). Вина — наоборот, С = р > d. Поэтому для того, чтобы больного избавить от мук этих двух крайне разрушительных чувств, необходимо либо в чем-то его переубедить, что само по себе, особенно с людьми взрослыми, практически невозможно, либо подспудно компенсировать одно чувство другим. То есть если вам не дает покоя обида, ее надо нейтрализовать с помощью чувства вины. Если же это вина — то раздувать обиду. Главное, не переборщить, а попытаться уравнять эти два чувства. И тогда в психике исчезнет дисбаланс. И, может, именно тогда удастся восстановить душевное равновесие. Найденное решение не принесло ей удовлетворения, так как в нем таилось одно маленькое „но“: как измерить и то и другое, если эти понятия измерению не подлежат? Если удастся найти шаблон, то и гармонии достигнем. А если нет, то она что же, недостижима?»

Алессия практически всю вторую половину дня просидела над этим ребусом, но так ничего и не придумала. После работы она решила немного прогуляться. Благо погода располагала. Как-то незаметно для себя самой она вдруг оказалась на виа Эмилиа, в самом центре города, в тени колоннады Портичи-дель-Колледжо, недалеко от церкви Дель-Вото, воздвигнутой в середине XVII века. Предание гласило, что этот храм Божий появился на свет благодаря обету, принятому народом и правителем Модены в 1630 году, когда ужасная чума выкашивала по 200 человек в день. Именно тогда герцог Франческо д'Эстэ и городская джунта поклялись, что, как только «черная смерть» покинет город, они построят церковь во славу Пресвятой Богородицы. И построили. И украсили ее великолепными картинами.

Алессия вошла в храм. Она делала это нечасто. Вернее, не так часто, как ей бы хотелось. Смочив пальцы святой водой, она перекрестилась и прошла внутрь, в сторону левого придела, где над роскошью внутреннего убранства господствовало алтарное панно великого моденского художника Лодовико Лана, на котором Дева Мария с младенцем Иисусом на руках принимала обет граждан города и даровала им свою защиту.

Здесь хорошо думалось. Без суеты и спешки. Без лишних раздражителей — звуков, запахов и красок. Алессия прикрыла глаза. И вновь погрузилась в свои мысли: «А чего я ищу? Ведь ответ на мой вопрос давно дан. И в постулатах моей родной католической церкви отражен: гармонизировать отношения возможно только при одном условии — давать безмерно, не считая и не требуя взамен ничего, и виниться (каяться) также, так как всегда есть за что просить прощение. Так поступала Мария. Так поступал Ее Сын. Да, в миру это страшно сложно делать. Потому как в гордыне своей люди, как правило, полагают, что дают всегда больше, чем получают. Поэтому и обиженными чувствуют себя почти постоянно. Поэтому и не радует их ничего: ни машины новые, ни замки, ни дворцы, ни жены молодые и красивые… Господи, какая же здесь красота! Но сейчас не об этом», — Алессия силой воли заставила себя вернуться к прежней логике суждений, поскольку именно там, как она это чувствовала, находилось решение поставленной перед ней задачи.

«Главное здесь вот в чем. Никакой меры или установленного шаблона для градуирования человеческих чувств нет. И быть не может. Надо отдавать другим все что можешь! Не считаясь с тем, что уже сделал, делаешь или готов сделать. А брать всегда надо с благодарностью и желанием отдать больше. Кроме того, если все-таки посмотреть на свои поступки с позиции всемирной этики, то мы всегда отдаем меньше, чем берем. И у нас у всех, объективно, должно возникнуть чувство вины. Которое и компенсирует все наши обиды…» — к тому месту, где стояла Алессия, подошли туристы с гидом, бойко и нравоучительно разъяснявшим группе увиденное в базилике. Алессия перешла в центральный неф и села на скамью. Так ей было проще продолжать думать.

«На чем я прервалась? Да… Должно возникнуть чувство вины… Должно возникнуть… — она горько усмехнулась. — Но не возникает! Ни у правителей, ни у элиты, ни у простолюдинов. Все, за редким исключением, включая и меня, искренне верят, что они заслуживают гораздо большего, что им чего-то недодали. Хотя с собой я немного преувеличиваю», — к алтарю подошли служитель в ризе и с ним маленький мальчик, старательно несший в руках какую-то церковную утварь. Алессия залюбовалась его одухотворенным лицом: «Нет, конечно же, не все так думают, — вернулась она к своим рассуждениям. — И ропщут, и недовольны, и постоянно обижаются эгоистичные натуры. Каковым Антон и является. И чтобы обрести удовлетворение, покой и счастье, просто надо научиться отдавать, не ожидая благодарности, и каяться перед Всевышним и людьми, так как всегда есть за что. И это — то главное, с чего надо начинать. Только покаяние это должно быть искренним, „по зову сердца, по голосу крови“, безмерным, ничего не требующим взамен. Глядишь, и перестанет обижаться, и простит всем нам. И излечится. И опять станет человеком. Возможно ли такое преображение? Наверное, да. В истории такие случаи были. Что ж. Теперь понятно, что делать», — Алессия поднялась, перекрестилась на алтарь и медленно вышла из церкви.

На следующее утро, сразу же после обхода она вошла в палату Антона. Он не спал и как будто ждал ее. Пока она открывала и закрывала дверь, шла к нему, отодвигала стул, садилась — все это время он не сводил с нее глаз. И потому ей казалось, что она двигается как в замедленной съемке. Но вот все ритуалы были исполнены, и она спокойно посмотрела на Чабисова. Что он ожидал там увидеть? Насмешку? — Ее там не было. Раскаяние? — Немного, да. Но главное, там было море сострадания, волна которого накрыла Антона с головой. И ему захотелось плакать.