Читать книгу "Ночная смена. Лагерь живых - Николай Берг"

— Не, не люблю читать. Ты мне лучше так расскажи.

— Будет время — расскажу. А где все?

— Дернули к ментам.

Это новость. И точно — нет обоих бронетранспортеров, на площади отсутствует наш автобусик, да и грузовиков вроде тоже нет. Это они, получается, колонной рванули? И почему меня не позвали?

— Здесь кто еще остался?

— Андрей внизу вещи роет.

Спускаюсь. Андрей там и разбирает сумки с вещами. Еще те — из магазина.

— Ну а меня что не позвали?

— Николаич так решил. Там несколько сотен человек, опять же омоновцы. Лекаря попросят помочь, то-се, только мы тебя завтра и видали. А так — приедут люди сюда, тут им и помогут. Да они такой колонной поперли, что некому их останавливать.

— А ты тут чем занимаешься?

— Да была у нас пара серьезных болтов. Оптику я на них поставил. А вот патроны где-то тут.

— Ну а чем СВТ не годятся?

— Болты охотничьи, на крупного зверя. Если против морфов-то, пожалуй, могут быть и лучше «Светок». Берут дальше, кладут лучше. Завтра и посмотрим.

С этими словами Андрей выкапывает наконец коробку с патронами. Показывает мне один. Совершенно диковинный — длинная гильза непривычного размера и рисунка, странноватая пуля.

— Калибр триста. Винчестер магнум.

— Это что, крупнокалиберная винтовка?

— Ага. Чуть-чуть до нашего, двенадцать и семь, не дотягивает. Потому отдача мягче, грохот не такой сильный, а работает на приличные дистанции. Патронов кот наплакал, потому возьмем как дополнение к «Светкам».

— Я о таких даже не слыхал.

— Немудрено — вещь редкая. Цены немалой. Очень немалой.

— Слонобои?

— Ага. Можно и так сказать.

Странные патроны с виду. И пули странные.

— Не понимаю — вы по стоимости, что ли, отдавали оружие Михайлову?

— Нет, по характеристикам. Это, конечно, и со стоимостью совпадает, как правило, — но вот с какой стати отдавать стражу ворот дальнобойную снайперку? Вполне хватит помповухи. Самое смешное — у него и получится лучше, и толку больше будет. А что это у тебя?

— Медицинские прибамбасы вам на завтра. Подвинься, что ли, мне по кучкам разложить надо.

Некоторое время копаемся каждый в своем. Успеваю разложить добро по новеньким полиэтиленовым мешкам. Теперь еще раздать и кратенько инструктаж провести — совсем хорошо получится.

— Что думаешь насчет завтрашнего задания?

— Признаться по совести, не нравится мне оно. Группа наша — с бору по сосенке, несработанная. Друг друга не знаем, противник — не пойми кто. Лупить по всем попавшимся по дороге тоже кисло — могут быть и люди непричастные. Зря положим — некрасиво выйдет.

— Но взвод-то пропал?

— А взвод вырезать несложно. Особенно если там пьющие лопухи. Сколько таких случаев в той же Чечне — напьются до зеленых соплей, папа-мама сказать не могут. Баранов резать и то сложнее, чем опившихся болванов. Два-три человека вполне взвод уделают. А если в пойло чего хорошего добавить, так и тем проще. Тот же клофелин.

— Ну, клофелин — вчерашний день. Сейчас таксисты уверенно угощали лепонексом и азолептином.

— Это как?

— Сажает пассажира, желательно небедного, цену дает минимальную, услужливый, вежливый, по дороге останавливается у какой-нибудь забегаловки, берет себе кофе и пассажиру. Воспитанные идиоты не отказываются из деликатности, невоспитанные — клюют на халяву. Ну, в кофе у водителя ничего нет. А у пассажира — лошадиная доза. Если выживет, хрен что вспомнит, а частенько и не выживают. Погодка у нас прохладная, замерзнуть раздетому — раз плюнуть. Да и публика стала куда безразличнее — раньше б «скорую» вызвали или милицию, на худой конец. В вытрезвителе-то всяко сдохнуть сложнее, чем в сугробе, а сейчас всем по фигу вареники — ну лежит и лежит, его дела…

— Что? Серьезно?

— Про по фигу вареники?

— Нет. Про такси.

— Абсолютно и с ручательством. Особенно это любили бомбилы-гастеры. Впрочем, нам-то это по барабану и глубоко фиолетово. Такси теперь, если и будет, так токо на БРДМ.

— Это да… — кивает Андрей.

— Слушай, давно хотел спросить. А действительно, все чеченцы героические и бесстрашные?

— Нет, обычные люди. Героев и отморозков и у них не больше, чем в других нациях. Но, во-первых, они никогда себя не критикуют. Тем более перед чужими людьми. Во-вторых, у них сохранилась архаичность, этакий племенной подход: «люди — это только те, кто из моего племени; остальные не люди, и с ними можно делать что угодно». В-третьих, они очень боятся за репутацию в своем племени.

— Как потерять лицо у японцев?

— Ага. Поэтому, если чеченец один, он вполне нормальный человек. А если чеченцев с десяток — они начинают друг другу показывать, что они нереально круты, и кончиться это может чем угодно. Допросить одного, да если он посчитает, что из своих не узнает никто, будут результаты и без особой напряги. А спрашивать сразу у трех — никакого толку.

Говоря это, Андрей не перестает аккуратно протирать тряпочкой патроны из коробки. Но видно, что думает о чем-то другом.

— Мне вот непонятно. Люди вроде же разумные существа. Но почему у большинства основное желание как можно гуще нагадить окружающим?

— Что это тебя на философию потянуло? — удивляюсь я такому повороту разговора.

— А что, скажешь, не так?

— Люди вообще-то изрядные сволочи, тупые и неблагодарные априори. Хороших-то людей как раз небогато. Откровенно плохих — еще меньше. А вот основная куча — никакие. Могут быть и такими, и этакими, как начальство прикажет. Токо вот беда — плохими быть легче и веселее, а сейчас — и выгоднее. Ты его, урода, перевязываешь, а он, веселясь, тебе в полу халата сморкается. Приходишь на вызов, а он страдает похмельем. Вот так вот. «Ты, доктор, клятву демократа давал? Не финти! Ты, доктор, обязан ко мне относиться с гуманизмой, потому обязан меня опохмелить». И это все на полном серьезе. С какой радости я ему чем-то обязан — неясно. Но вот такая вещь — и доктора обязаны, и менты, и учителя, и все вокруг, а он — никому не обязан, поэтому срет на лестнице и так далее…

— Так вот и я об этом. Причем отличается только величина возможности насрать, масштабы, так сказать, действа. Вот не могу понять разницы принципиальной между бомжом, который на металлолом дербанит лифт в подъезде, и «эффективным собственником», дербанящим на тот же металлолом доставшийся ему даром завод; между панком, гадящим в подъезде, и чиновником, который с винтотряса лупит редчайших козлов из Красной книги, гордо гадя всему человечеству. Не пойму я этого. Вот богач. Купил полсотни дорогих шлюх — в чем тут величие? Член-то у него все равно один, и возможности самые среднечеловеческие, на пару палок разве… Ну, вот я нагребу в кучу сто банок консервов и буду гордиться — тоже ведь богатствие неслыханное по нынешним временам?