Читать книгу "Храм - Игорь Акимов"

Кстати, о конце жизни… о конце моей жизни, уточнил Н. Я демонстрировал такую осведомленность, когда называл срок другому человеку! Наверное, мог бы и себе его назвать? Пожалуй. Для этого не обязательно быть ясновидящим. Достаточно знать то, что можешь узнать. А если ты настоящий специалист, тогда мысль можно усилить: то, что должен узнать. Так ботаник по состоянию коры дерева и по тому, какие ветви на нем отмирают, может точно сказать, проснется ли это дерево будущей весной, а если и проснется, сколько весен оно еще увидит… Когда во мне достаточно энергии, чтобы быть объективным, я могу назвать и свой срок, если он близко. А когда энергии мало, когда дышишь на ладан, тогда забываешь все, что знал, тогда остаются только самые простые чувства: страх или облегчение. Не знаю. Возможно, страх и облегчение в одном флаконе. Чтоб мягче было падать… Сейчас физически я не чувствую приближения смерти. Мое тело могло б еще жить и жить, я это знаю. Но мой ум говорит мне: не обольщайся, смерть рядом. И душа смирилась с этим диагнозом, приняла его. Закопанное под моими корнями золото не сушит моих ветвей, но кто-то уже навострил топор…

Прихотливая струйка мыслей иссякла, и Н очнулся. И увидал, что сидит на крыльце, а рядом сидит Матвей Исаакович; сидит и смотрит на него невидящими глазами. Такими же глазами, какими мгновение назад смотрел и я, признал Н. Сейчас Матвей Исаакович переживет свое чувство и вернется оттуда, где несколько мгновений мы побывали вместе. Как в сказке Шварца, который волей доброго волшебника перенес Золушку и принца… ты гляди — запамятовал, как это место называлось, то место, где люди переживают общие чувства, и потому возникает слияние… Ну, это не важно. Важно одно: это случилось. Теперь между нами вообще не останется сомнений. Правда, у меня их и не было…

Матвей Исаакович задерживался в своей глубине, никак не мог всплыть. Оно и понятно: ему пришлось нырять глубже. Туда, где лишенный информации мозг беспомощен. Уж наверное, по привычке Матвей Исаакович пытался думать (такова его жизнь, что нужно постоянно думать, считать варианты, прикидывать, сомневаться… врагу такой жизни не пожелаешь). Его мозг пытался слепить хоть какую-нибудь мысль — и не мог: не из чего… Не беда, сочувственно подумал Н, тебя выручит душа. Как всегда — выручит душа. Ведь душе не нужны мысли — ни свои, ни заемные. Она всегда знает ответ. Просто знает, потому что она сама — истина, и значит в ней — все. Душа угомонит мозг: не паникуй, все в порядке, все идет как надо; ведь и Господь не сразу создал человека; сперва он его слепил, как ты в детстве снежную бабу, и это была всего лишь сформованная глина; душу в нее вдохнули потом. Потерпи, всему свое время…

Что-то в этом роде.

Н смотрел, как жизнь возвращается в глаза Матвея Исааковича. Вот они потеплели; вот в них вернулась способность видеть; вот встретили взгляд Н…

До этого лицо Матвея Исааковича было сковано дежурной улыбкой вежливости. Улыбкой мышц лица. Улыбкой, заслоняющей от посторонних душу и мысли. Тяжелый ритуал его жизни. Теперь ее можно было снять. С каким облегчением он сделал это!..

Он улыбнулся Н ласково и свободно. Не потому, что понял что-нибудь. Чтобы понять, сначала он должен был узнать, а этого пока не случилось. Но теперь эта информация для него потеряла актуальность. Ну, через минуту узнает, через полчаса, через неделю, не в этом дело. Он сделал более широкий шаг: он отбросил сомнения, которыми нагрузил его мозг, отбросил без размышлений, без привычного взвешивания «за» и «против». Отбросил потому, что на весах были не «за» и «против», а «верю» или не «верю». И он выбрал веру.

Матвей Исаакович не понимал, что с ним произошло, что его качнуло из одной крайности в другую, из отчаяния и раздражения — к облегчению и свету, но одна улыбка Н перевесила все доводы разума.

Как все же он верит мне! — подумал Н, но тут же поправился: не мне — Господу. Но и мне — как Его исполнителю. А вере не нужны аргументы. Даже если я сейчас ничего ему не объясню — он не испытает дискомфорта. Он скажет себе: значит, пока не пришло мое время узнать… Он увидал покой в моей душе — и принял это в себя без сомнений.

— Как хорошо!..

Матвей Исаакович вздохнул всей грудью, расслабил узел своего изумительного галстука, расстегнул верхнюю пуговицу своей изумительной рубашки, и уселся поудобней.

— Я рад, что вы меня понимаете, Строитель… Не скажу, что я ожидал увидеть нечто особенное… Нет, конечно же, чего-то я ждал… как в детстве — чуда…

Слова обгоняли его мысль (обычно это происходит, когда слова диктует чувство), и Матвей Исаакович сделал паузу, чтобы восстановить привычный порядок вещей: сначала — мысль, затем — ее словесное воплощение. Но пауза не помогла.

Матвей Исаакович засмеялся.

— Когда все позади, когда страхи оказались порождением твоей слабости…

Ему вдруг все понравилось здесь: и заросший мягкой травой двор (Н подкашивал ее каждые две недели), и натоптанные тропинки в траве, и ослепительно белые на солнце стены коровника, сарая и хаты. И большая лохматая собака понравилась. Она сидела в трех шагах напротив и отводила взгляд, потому что не понимала, как себя вести.

— Скажу честно, Строитель: когда мне показали сообщение в интернете, что черный ангел исчез…

Матвей Исаакович все еще не мог нормально дышать и с силой выдохнул воздух, но это помогло мало. Правая сторона сердца у него была ослабленной, очевидно — микроинфарктами, оттого любое переживание и вызванная этим потеря энергии приводили к застою в легких. Тебе бы пожить в среднегорье, в тишине и покое, подумал Н. Без мобильника, без мыслей о бизнесе. Забыть всех людей — всех! даже самых лучших, — ведь и они поселились у тебя под кожей и сосут твою жизнь… Гулять среди платанов и сосен, и никуда не спешить, пока горы не помогут сердцу восстановить тот единственный ритм, который опять сроднит тебя с этим миром. И тогда не придется искать, чем заполнить каверны в душе.

— Я уже давно не испытывал такой тревоги, — сказал Матвей Исаакович. — Я не понимаю того, что в этом месте происходит, — кивнул он в сторону храма, — даже не пытаюсь этого понять… но я чувствую, что здесь происходит нечто большее, чем наша жизнь. И я чувствую свою причастность! У меня совсем маленькая роль — но она у меня есть! И я счастлив этим! Потому что впервые моя жизнь обрела смысл. Реальный смысл. Который не зависит ни от кого и ни от чего. Я не могу его назвать — но я его чувствую…

Ему крепко досталось в храме, еще раз подумал Н. Иначе все эти слова он держал бы при себе. Даже мне бы не доверил. Но только что — вдруг — ему открылось, что он бессмертен. Это кого угодно может потрясти.

— Когда исчез черный ангел — я не знал, что думать…

Теперь Матвей Исаакович вспоминал это с улыбкой. Все пережитое улетело куда-то в прошлое, вниз. И теперь казалось таким далеким, таким мелким… Теперь он не понимал, как он дрогнул в храме, хотя ведь знал, что нужно верить, просто верить — большего от него не требовалось…

— Я чувствовал, Строитель, что у вас непростая ситуация…

Его душа сейчас освобождалась. Каждая фраза, как лопатой, снимала с души часть груза; он давил все слабее, и до полного освобождения путь был так прост: нужно было только говорить, говорить, говорить…