Читать книгу "Штрафник, танкист, смертник - Владимир Першанин"

— Правильно понял, Николай Фатеевич, — усмехнулся комбат, — пойдешь прямо на батарею. Только раньше времени не умирай. Основной удар наносит Волков. Твое дело — вести огонь и отвлекать батарею на себя. Маневрируй, меняй позиции. Когда мы выйдем напрямую, гони вперед без остановки. И попробуй только остановиться!

План был рискованный. Но я понимал, что другого выхода у нас нет. То, что Таранец отказался от ползания по холмам, я считал правильным. Сильной немецкой артиллерии мы могли противопоставить только скорость и маневр. В роте Успенского было пять танков, у меня — восемь. Спасибо, Колобов три машины подкинул. Плюс «тридцатьчетверка» комбата, который пойдет в атаку вместе со мной.

Успенский остался на исходном рубеже. Девять танков, бронетранспортер и два «студебеккера» с пехотой и минометным взводом спустились в низину. Когда остановились, минометчиков перебросили метров на триста ближе к противотанковой батарее. Маленький лейтенант разворачивался шустро. Через десяток минут все четыре трубы стояли наготове, а сам он вместе с телефонистом залег на краю балки, в мелком кустарнике, высчитывая координаты до цели. Потянулись минуты долгого ожидания. Лишь бы за оставшиеся полчаса фрицы не двинули на нас танки или не налетели «юнкерсы». Тогда ни о какой внезапности речи не будет. Впрочем, немцы и так находятся в постоянной готовности. Мы убедились в этом, когда пытались наступать по основной дороге.

Антон Таранец стоял возле своего танка, сбивая прутиком пыль с сапог. Я высунулся из люка и протянул ему сигарету. Закурили. Говорить ни о чем не хотелось. Комбат глянул на часы. Я — тоже. С минуты на минуту должна была начаться артподготовка. Интересно, сколько Колобов набрал гаубиц? Хорошо, если пару дивизионов. Сначала мы услышали шелест, потом глухие взрывы тяжелых снарядов. Открыли огонь четыре наших миномета. По одному стволу и тридцать мин на каждую дальнобойную немецкую пушку. Ерунда… Чтобы подавить эту батарею, надо не три, а десяток минометов с двойным боекомплектом. В танке Таранца запищала рация. Я понял, что это сигнал к атаке.

— Пошли!

Мы выезжали из низины, когда на наш минометный взвод полетели реактивные мины шестиствольных немецких «ванюш», каждая весом сорок килограммов. Они падали с большим разбросом. Ахнул взрыв на позиции взвода, но оглядываться времени не было. Танки выскакивали один за другим и, набирая скорость, шли на батарею. Пушки стреляли по танкам Успенского. Вокруг орудийных окопов поднимались столбы разрывов. Мины хлопали, едва касаясь твердой земли. Какого-то результата минометчики добились. Одно из четырех орудий молчало. В нашу сторону разворачивались сразу две пушки. Мы были ближе, и девять танков представляли реальную опасность. Рота Успенского пока оставалась далеко.

У новых немецких орудий лафет обеспечивал угол поворота ствола на 56 градусов по горизонтали. Мы находились вне зоны огня, немцам требовалось переставить лафеты. При всех своих сильных качествах новые 88-миллиметровки весили четыре с половиной тонны. Чтобы их развернуть, установить новый прицел, требовалось время. Пусть очень небольшое, но оно играло в нашу пользу.

— Дорожка! Дорожка всем!

Таранец подавал по рации команду открыть огонь с коротких остановок. Это была возможность поразить разворачивающиеся орудия осколочными снарядами. К сожалению, команду выполнили 4-5 танков, в том числе мой и Павла Фогеля. Остальные машины неслись на полной скорости, торопливо стреляя на ходу. От такого огня не было пользы. Просто командиры машин хорошо знали пробивную силу 88-миллиметровок и боялись потерять даже секунду на остановку и более точный выстрел. В первую очередь это были новые экипажи. Страх гнал их вперед, а беспорядочная пальба глушила мысли о смерти.

Мы подбили еще одно орудие. Зато дальше началось что-то страшное. Орудие, которое развернулось в нашу сторону, выстрелило дважды. Две «тридцатьчетверки», идущие едва не бок о бок, остановились, одна из них загорелась. Теперь и мой танк несся без остановки. Начиналась страшная лотерея — кому достанется следующий снаряд. Он достался Паше Фогелю, лучшему командиру взвода. Я не мог поверить, что именно его машина с цифрами «пятьдесят два» на башне задымила и, резко теряя ход, остановилась. Паша, вылезай! Федотыч гнал машину вперед, Леня Кибалка стрелял сам, а я, застыв в люке, смотрел на танк своего друга. «Тридцатьчетверка» с номером «пятьдесят два» горела. Из переднего люка кто-то вылезал, Паша остался в башне. Справа от нас крутнулся от удара в ходовую часть еще один танк, четвертый по счету. Меня дергал за ногу Федотыч:

— Командир, Леха! Стреляй, пропадем!

Я сел за орудие. Целиться, когда танк встряхивает и бросает на ходу, — бесполезно. Я инстинктивно ловил нужную точку и посылал снаряд за снарядом. Машина резко тормознула, я ударился о казенник. Подбили? Выплюнул изо рта кровь вместе с зубом. Федотыч снова рванул вперед, делая немыслимые зигзаги. Костя Студент вел непрерывный огонь из пулемета.

Опережая нас, промчался один из танков и взорвался от выстрела в упор. Федотыч ударил бортом тяжелое орудие. Гусеницы бешено вращались, перемалывая массивные станины. Перед глазами мелькнула спина убегающего артиллериста, но диск пулемета был пуст. Костя стрелял куда-то в сторону. Еще два танка ворвались на позицию батареи, опрокидывая пушки и расстреливая артиллеристов. Леня вставил новый диск. Я выпустил очередь в немца, уже ныряющего в воронку. Попал, нет? Сейчас это было не важно.

Мы раздавили, смяли батарею. На поле застыли восемь танков. Некоторые горели, у двоих сорвало башни. Один превратился от сильного взрыва в чадящую груду разбросанного железа. Мы выскакивали из люков, собирались вокруг комбата. Кто-то бормотал: «Мясорубка… Что дальше?» Успенский, задрав голову, жадно пил воду из большой фляги. Потом пил я. Таранец говорил, что нельзя медлить и надо двигаться дальше.

— Куда? — спросил я, кивая на хутор, в котором повсюду поднимались фонтаны взрывов.

Продолжали вести огонь наши гаубицы. Судя по интенсивности, не меньше двух-трех дивизионов. Если бы часть этих снарядов перенацелили на батарею! Кому было перенацеливать? Паша Фогель, хороший верный товарищ, сгорел в танке. Так мне рассказали ребята. Выбрались механик и стрелок-радист. Механик вскоре умер. Стрелок-радист, обожженный и наглотавшийся дыма, сообщил, что снаряд попал вначале под брюхо, а через несколько секунд, когда машина замедлила ход, — в лобовую часть башни. Потом танк взорвался и сгорел. Успенский, командир второй роты, тряс головой, пытаясь восстановить слух. Его контузило, судороги кривили лицо. Успенский потерял три танка из пяти, моя первая рота — пять машин.

— Пашку убили, — сказал я, обращаясь к Антону. — Фогеля Пашу…

— Слышал я. Чего повторять? Не хватало, чтобы ты свихнулся. Гляди сюда!

Он потянул меня на крыло танка, и мы принялись рассматривать горящий хутор, ползущие куда-то грузовики. С холмов в нашу сторону открыла огонь батарея 75-миллиметровок. Расстояние было большое, снаряды рассеивались. Показалась шестерка штурмовиков «Ил-2». Сейчас они заткнут им пасть! Но штурмовики прошли мимо, у них был свой объект атаки. Таранец выругался и приказал одному из командиров взводов открыть огонь по холмам.