Читать книгу "Магия любви - Светлана Лубенец"

– Да. Кто это?

Я шумно задышал в мобильник. Затем схватился за свою шпаргалку, повертел в руке и начал читать:

– Ооооо…

И только потом понял, что смотрю на другую сторону листа: туда, где я расписывал новую ручку, наворачивая круги один за другим.

– Плохо слышно, – забеспокоилась Инга. – Говорите более внятно.

И я отчетливо произнес по памяти:

– Привет, Инга. Ты не знаешь, что такое коловорот?

– Не звони сюда больше, – сухо сказала она.

И телефон отрубился. Я со всей силы шлепнул себя ладонью по лбу – и втемяшилось же мне в голову это дурацкое слово! Провалил такой шанс…

– Никогда не назначай первого свидания по мобильнику, – сказал я Бочкину.

Он удивленно глянул на меня, давая понять, что в жизни о таком не помышлял.

Все мои старания оказались никчемными. Как малый ребенок, я пытался сделать первый шаг и все время заваливался. Казалось, нет выхода из моего плачевного положения. И тогда я решил по старинке написать Инге письмо. Только не простое, а электронное. Я хотел выглядеть интеллектуалом или типа того, человеком, увлекающимся литературой, искусством. Ну, всем тем, чем положено увлекаться интересному человеку. Хотя звучит это глупо. И письмо вышло таким же.

Первое неотправленное письмо

Здравствуй, Инга. Мы учимся в одной школе, но до сих пор не знакомы. Думаю, пришло время это исправить. Искренне считаю, что твоя красота спасет мой мир, а он сейчас под угрозой, честное слово! Вот несколько штрихов к моему портрету. Имею массу достоинств. Мне нравится читать, особенно книги. Часто засыпаю с томиком Лермонтова. Когда ни возьмусь за него – сразу в сон клонит. Шутка. Я и сам пишу стихи. Говорят, они белые, так как в них нет рифмы. Мне сложно судить о своем творчестве, но стихи определенно не черные. Хотя всегда трудно понять, какого цвета твоя поэзия. Думаю, это решать читателю. Из спорта мне по душе шашки. С ними хотя бы всегда ясно: где черное, а где белое. В ближайшее время рассчитываю поднять свой уровень до шахмат. Я вообще-то ценю культурный отдых. Как-то раз был в театре на спектакле «Синяя птица», Метерлинк глубоко копает! Очень люблю музеи. Пушкинский – мой дом родной. Однажды я заблудился в залах и начал думать, что мне придется жить в итальянском дворике под присмотром гигантского Давида до глубокой старости. Я неплохо танцую, когда никто не видит, и тащусь от старой доброй классической музыки – люблю «Машину времени» и «Песняров». В политике придерживаюсь параллельных взглядов: считаю, что и левые и правые порой дело говорят. Всегда готов прийти на помощь нуждающимся. Перевожу нищих через дорогу. Подаю бездомным животным милостыню, ношу детям сумки. Подкармливаю старушек. Запросто смеюсь над собой. Умею хорошо готовить бутерброды. Характер легкий, почти невесомый. Но те, кто считает меня бесхарактерным, ошибаются, просто я скромный и не выставляю его напоказ. Верю в дружбу с первого взгляда и верную любовь между мужчиной и женщиной. Не имею вредных привычек, кроме Бочкина. А вообще, я простой парень, который очень хочет, чтобы ты обратила на него внимание.

Борис Адаскин

Посудите сами, разве можно было отправлять это письмо Инге? Конечно, нет! Лишь последняя фраза была похожа на правду, все остальное – полнейшая чушь. Я из кожи вон лез, чтобы произвести впечатление. Определенно, мой мозг не справлялся с возложенной на него ответственностью. Я плохо рублю в химии, но если любовь – это химическая реакция в организме, то первым отреагировал именно мозг. Его хватило лишь на то, чтобы признать свое поражение. Письмо пришлось удалить. И я замочил себя в ванне под сокрушительный «Rammstein».

Меня расписывают под хохлому

Никогда меня с такой силой не тянуло в школу. Я просыпался раньше будильника с одной лишь мыслью – сегодня увижу Ингу! И готов был прыгать по декабрьским лужам, бить чечетку и раздавать прохожим зонтики, как Джин Келли из маминого любимого фильма «Поющие под дождем». В то утро я тоже был окрылен любовью, еще не подозревая, что готовит мне новый учебный день.

На первом уроке, в самом его начале, когда класс еще не успел заснуть под литературные напевы Эры Филимоновны, к нам зашла завуч. Мы подскочили с мест, но Алла Олеговна кивнула нам, чтобы мы сели.

– Мне нужна Катя Фирсова, – почти шепотом, будто из-за этого мы меньше отвлекались от урока, сказала она.

Катька тут же оказалась возле правой руки завуча.

– Выбери одного мальчика из класса себе в помощники, – снова шепнула Алла Олеговна. – Ваша помощь нужна мне в зале.

Фирсова пошла чесать взором по партам. И мальчишки превратились в жирафов – так сильно тянули головы вверх, что их шеи, кажется, становились все длиннее и длиннее. Каждый хотел свалить с урока, хотя лично мне общество усыпляющей Эры Филимоновны было даже приятнее, чем несмолкаемая трескотня Катьки. И тут Фирсова остановила свой тяжелый взгляд прямо на моей переносице.

– Адаскин, – заявила она.

Класс стал роптать приглушенным баском:

– Ну…

– Почему он…

– Так нечестно, какая от Бориски польза, он же хилый совсем…

– Недавно я доверила Адаскину генеральную уборку класса, и он отлично справился, – будто оправдываясь, Катька взглянула на завуча.

Я хотел уже заикнуться, что в том заслуга Бочкина из параллельного класса, но Алла Олеговна без разговоров указала мне на дверь. Мы вышли из кабинета, и где-то за моей спиной раздалось привычное тягучее: «А-дааа». Я даже не вздрогнул.

Как оказалось, мне и Фирсовой предстояло расчищать физкультурный зал, который готовили к новогодней дискотеке. Катька должна была осуществлять идейное руководство – что куда тащить и двигать, а я был призван пахать, как вол.

– Вы тут начинайте, а скоро подойдет Сопыгин с помощниками, у них сейчас контрольная по химии, – сказала Алла Олеговна и добавила без улыбки: – Нахимичат и явятся. Им оставляйте весь тяжелый труд. Тут почти все на выброс.

Мы вошли в зал, там пахло пылью и гнилым деревом.

– Нужно создать здесь атмосферу праздника и новогоднего чуда, – сказала Фирсова.

Ей-богу, мне показалось, что ее рот пополз в романтической улыбке. Я осмотрелся. Действительно, было бы чудом разгрести весь этот хлам к Новому году. У стен навалены маты, старые спортивные снаряды, обмякшие мячи, рваные сетки. Этот зал последние годы служил складом, когда-то здесь проводили занятия спортивные секции, но теперь помещение не использовалось. Это была настоящая помойка, не преувеличиваю! Я прошел в дальний угол и с размаху прыгнул на маты, подняв облако серой пыли.

– Ты что развалился? – нависла надо мной Фирсова, она уже закатывала рукава.

– Жду этого… как его… Соплигина. Тут же сплошной тяжелый труд.

– Сопыгина, – поправила Катька. – А ну вставай. Хватай угол…