Читать книгу "Берег Скардара - Владимир Корн"

Но произошедшего не изменишь, и лучшее, что мы сможем теперь сделать, — это убить зверя. Убить хотя бы ради чужих детей, чтобы их родители не испытали того, что сейчас испытываете вы.

— Я не успокоюсь, пока не найду его, — продолжал Кресле, — сколько бы времени ни заняли поиски.

Я тоже не успокоюсь, барон. До моей свадьбы еще два месяца, и пусть все это время я проведу в горах, я обязательно его найду. Это мой долг.

Я протянул барону ружье. Я и захватил его именно для этого, чтобы отдать. Конечно, оно не будет служить ему утешением, но, может быть, именно из него барон убьет зверя.

Кресле взял подарок молча, просто кивнул головой, понимая, что сейчас не время рассыпаться в благодарностях.

Мы встали лагерем в предгорьях, в замечательной дубраве, где на краю поляны бил ключ с ледяной водой. Первые дни прошли напрасно: попробуй найди зверя там, где он чувствует твой запах за лигу, а ты даже не можешь обнаружить его следы. Но хищник кружил где-то рядом, потому что по ночам тревожно бились в путах наши лошади, чувствуя запах волка. И лишь мой Ворон, выросший на свободе, в степях, где полно подобных тварей, гневно храпел и ржал, требуя выпустить его на свободу.

Мы днями прочесывали заросли в надежде найти зверя или хотя бы его логово, растянувшись цепью в пределах видимости и держась по двое. Именно на этом настоял барон Кресле, и снова в его словах был резон. Стояла редкостная жара, которая в густых зарослях чувствуется особенно сильно, от пота резало глаза, а ноги гудели от усталости. Но мы ни разу не смогли увидеть хищника даже издали.

Несколько человек весь световой день сидели в засаде на высоких деревьях, скрывшись в их кронах и держа под рукой ружья.

Между дубравой, где мы расположились, и границей зарослей проходила узкая полоса земли, почти лишенной растительности, и у нас оставалась легкая надежда на то, что стрелкам удастся увидеть зверя именно там. Из имения Кресле привезли двух ягнят, чтобы использовать их как приманку. Тщетно.

По вечерам мы обсуждали возможность поймать зверя в капкан, ловушку или заставить отведать его ядовитого мяса, а ночью опять просыпались от ржания лошадей. Он словно издевался над нами.

Люди начали шептаться о том, что это не простой волк, а волк-оборотень, который может становиться невидимым. Кресле в ответ зло фыркал, заявляя, что, будь волк хоть трижды оборотнем, ему достаточно приблизиться на расстояние выстрела, пусть даже и невидимым, он учует его носом и не промахнется.

Одна ночь прошла спокойно, а на следующий день прискакали гонцы из деревни барона, рассказавшие о том, что есть еще одна жертва — припозднившийся рыбак. Его нашли, как и прочих, с перерезанным горлом.

Когда в голову все чаще начали приходить мысли о бесполезности наших поисков, мы повстречались, я и зверь.

Накануне вечером Шлон, наш всегдашний повар, пересолил кашу. Его друг Нектор съязвил, что Шлон наконец влюбился и это очень славно, поскольку ему давно хочется погулять на свадьбе.

— Непонятно только, в кого, мы здесь уже неделю, и за все это время не видели ни одной женщины, — задумчиво протянул Нектор.

Никто его шутку не поддержал, не то было настроение.

Утром мы завтракали остатками вчерашней пересоленной каши, и именно это привело меня к встрече со зверем. Еще вчера, за ужином, мы приняли решение сворачиваться, потому что у нашей охоты не было никаких перспектив и этот день должен был стать последним в наших поисках.

За все время, проведенное здесь, мы не смогли заметить даже тени хищника, не нашли его логова, мы вообще ничего не нашли.

Вернее, мы обнаружили два чисто обглоданных человеческих скелета. Одного из них опознали по обрывкам одежды, поясу и ножу, и он оказался жителем Кривичей, пропавшим пару месяцев назад. Другой скелет так и остался неопознанным.

Следующий наш план был таким: где-нибудь поблизости от селений устроить засаду и ловить зверя на живца, в смысле, на добровольца. На этом вчерне и строился наш план. Все подробности должны решиться на месте, и еще предстояло определиться с главным — где его взять, добровольца. Никто из присутствующих желания не высказывал. Мы с Кресле сообща решили сделать награду за смелость такой большой, чтобы кто-нибудь все же счел возможным рискнуть.

Вот об этом я и думал, спускаясь с пустой флягой в руке на дно распадка, где весело журчал ручеек. День выдался особенно жарким, и вода во фляге после пересоленного завтрака кончилась на удивление быстро.

Я шел и улыбался, хотя ситуация к этому не слишком располагала. Просто я представил, что живец наш падет жертвой оборотня и размер следующей награды придется значительно увеличить. Пара таких попыток — и случится одно из двух: либо закончатся желающие рискнуть, либо у нас с Кресле закончатся деньги. Любая ситуация становится смешной, если довести ее до абсурда.

Все так же улыбаясь, я наполнил флягу водой из ручья, а затем поднял глаза и увидел зверя. Это был волк, но не просто большой — огромный. Верхняя губа хищника задралась, и показались на удивление белоснежные клыки. Но не цвет клыков поразил меня, а их величина. Не может быть у волков, пусть и громадных размеров, клыков такой неимоверной длины.

Я замер, полусогнувшись, чувствуя, как занемело тело, и рассматривал зверя, как будто пытался запомнить на всю оставшуюся жизнь. Волк зарычал, шерсть у него на загривке поднялась дыбом. Рычал он тихо, но мне казалось, что его рык проникает в самые отдаленные уголки моей души.

Я стоял, понимая, что нож, висевший на поясе, не поможет, что пистолет я выхватить не успею, а если и успею, то мне не хватит времени взвести курок.

Прошка дожидался наверху, и сейчас моей единственной надеждой оставалось похожее на рогатину короткое копье, которое было прислонено к небольшому деревцу в паре метров сзади. И еще я понимал, что волк сейчас прыгнет. Вот тогда мне почему-то вспомнился Годим, старик, с которым я когда-то встретился по пути в Дрондер. И то, чему он учил меня тогда, буквально за несколько минут до своей смерти.

Я зарычал сам, бросаясь спиной к рогатине, прислоненной к дереву. Перед тем как упасть на землю, мне нужно было успеть схватить ее, упереть древком в землю и развернуть лезвие так, чтобы оно могло пройти сквозь ребра прыгнувшего на меня хищника.

Затем было бледное лицо Прошки, который о чем-то меня спрашивал. Потом появились остальные. Они громко говорили, даже спорили. Я долго сидел в одиночестве, попросив, чтобы ко мне никто не подходил. Очень не хотелось, чтобы люди видели, как у меня дрожат руки.

Страха уже не было, но… Я никак не мог забыть взгляд хищника… Взгляд был каким-то разумным, не было в нем тупой ярости или еще чего-то, что обязательно присутствует во взгляде зверя.

Волка не стали тащить наверх — слишком он был огромен, шкуру с него сняли здесь же, у ручья. Я приказал не делать из него чучело, хотя мне сказали, что именно так волк будет смотреться особенно впечатляюще. Шкуру выделали, оставив клыки торчать из пасти, и я постелил ее в кабинете своего столичного дома перед камином.