Читать книгу "Жестокость и воля - Сергей Зверев"

— Аладдин, я знаю, что ты очень горячий. Отойди в сторонку, дай поговорить, — увещевающим тоном сказал Вахид.

Он снова закурил и, с наслаждением затянувшись, продолжил:

— Видишь, дорогой, ну как с тобой разговаривать? Я пытаюсь добиться от тебя правды, а ты только хамишь и ругаешься. Наверное, поэтому тебя в положенцы не принимают. А вот я скоро стану вором в законе.

— Какой ты вор? — выкрикнул, негодуя, Чернявый. — Ты, паскуда, даже блатным не имеешь права называться.

— Почему это? — изображая искреннее удивление, спросил Вахид. — Чем я хуже Славы Япончика или Михася?

— Морда ты нерусская!

— Ах вон что. Значит, я не имею права носить сан вора в законе только потому, что я не русский, а азербайджанец? — Вахид расхохотался. — Какой же ты баран. Вот я тебе говорил — посмотри на себя. Что у тебя за спиной? Только ходки в зону и семь классов образования.

— Тоже мне, Спиноза нашелся, — огрызнулся Чернявый.

— О, ты знаешь такие фамилии? Это, конечно, делает тебе честь. Но ведь у тебя, если я не ошибаюсь, семь классов образования? А тюремные университеты не в счет. Теперь посмотри, как ты одет. Ты похож на бездомного, а на мне новые фирменные вещи. Я все себе могу позволить, я все могу купить.

— Даже сан вора?

— И сан вора в законе. Только мне этого не надо. Меня знают большие люди, знают и ценят. Они говорят: «Вахид, тебе пора заниматься серьезными делами». Я бы и рад, да не могу.

— Ученость твоя мешает? — морщась от боли в руке и затылке, спросил Чернявый.

— Нет, ты мне мешаешь, дорогой. Мне говорят, Вахид, ты будешь вором в законе, но только есть маленькая проблема. Что происходит на подконтрольной тебе территории? Ты не можешь договориться с конкурентом, так убери его. Помнишь, как говорил любимый всем народом великий товарищ Сталин? Нет человека, нет проблемы.

— Кончай.

— Я культурный и образованный человек. Я, между прочим, закончил институт нефти и газа. Я не хотел этой войны, поверь мне, — Вахид демонстративно приложил руку к сердцу. — Я говорю честно и искренне. Когда твои люди порезали моих на рынке, я еще надеялся на примирение, но ты не прислушался к голосу своего сердца. Ты думал, что тебе удастся запугать меня.

— Жалко, я тебя раньше не пришил.

— Теперь ты можешь только шипеть, как змея, у которой вырвали жало. Я долго думал, прежде чем сделать ответный ход, но и это тебя не отрезвило. Ты что, и вправду думал, что твои недоумки могут остановить меня, Вахида? Вы даже наехать как следует не умеете. А что у вас за оружие? Какие-то обрезы и пистолеты со спиленными номерами. Украли на каком-то складе, ай-ай-ай. Если бы мне понадобилось, я бы выставил против тебя полк, вооруженный так, как даже Советскую Армию не вооружают. До бандитского нападения на кафе «Агдам» я даже мог бы простить тебя, но, видно, по-другому проблему не решить. Или как вы там, недоумки, говорите — рамсы развести.

— Обезьяна черножопая! Я знаю, на чем ты поднялся. Ты не арбузы гонишь из своей обезьяньей страны, а наркоту.

Чернявый вложил в свои слова всю ненависть, на которую только был способен. Ни один мускул не дрогнул на лице Вахида. Только его карие глаза стали совсем черными.

— Продолжай, — тихо сказал он. — Что тебе еще известно о моих делах?

— Я все знаю, — с отчаянием смертника сказал Чернявый. — Жаль только, пацанов у меня мало, я бы вас всех на части покромсал и теми же самыми фурами назад отправил.

Чернявый отвернулся к стене.

— Говори, — приказал Вахид.

— Отсоси у меня сначала, пидор вонючий.

Вахид кивнул своему подручному.

— Аладдин, займись.

Молодой азербайджанец будто только и ждал этой команды. Он живо подскочил к Чернявому, схватил его за голову и надавил пальцами на глаза.

Чернявый кричал и извивался, но это не помогало. Азербайджанец продолжал пытку. Он лишь убрал одну руку и резко втолкнул палец в рот главарю «Синих».

Спокойно покуривая, Вахид наблюдал за экзекуцией. Наконец азербайджанец переборщил. Дернув рукой, он разорвал Чернявому рот едва не до скулы. Кровь хлынула из раны на грязную подушку.

— Хватит! — резко выкрикнул Вахид. Чернявый, извиваясь от боли, сделал тщетную попытку освободить руку. Издав нечеловеческий стон, он приподнял голову и харкнул кровью в Вахида. Плевок угодил тому на ботинок. Вахид встал со стула и, брезгливо морщась, вытер ботинок об измятый тюфяк.

— Жаль, но разговора у нас не получится, — тяжело вздохнув, сказал он. — Ты не сможешь говорить, даже если бы захотел. Уноси в могилу все свои тайны. Меня они больше не интересуют.

Вахид вышел из комнаты и, на мгновение задержавшись в прихожей, обратился к своим подручным.

— Икмет, Аладдин, кончайте с ними. Только шума не надо.

Автоматчик, дежуривший на кухне, подскочил к Вахиду и показал дулом автомата на тело женщины. Она по-прежнему лежала без сознания в прихожей рядом с Михутой.

Вахид поднял бровь.

— Разве я говорил, что нам нужны свидетели?

— Понял.

— Я буду ждать в машине.

Когда Вахид вышел, закрыв за собой дверь, Аладдин и Икмед обменялись между собой несколькими фразами на родном языке.

В этот момент Михута, получивший в ходе визита азербайджанцев удар прикладом по голове, застонал и открыл глаза.

— Ах, суки…

Азербайджанцы принялись остервенело бить его ногами. Михута пытался закрываться, но удары сыпались один за другим: в голову, по плечам, ребрам, в живот. Кровь полилась у него из ушей, изо рта, из носа. Он начал всхлипывать, что-то бормотать.

Азербайджанцы, на которых вид крови подействовал так же возбуждающе, как красная тряпка на быка, били его до тех пор, пока он не затих окончательно. Потом, сделав свое дело, они отступили в сторону.

Михута лежал в луже крови, его тело лишь изредка вздрагивало.

— Кончай, — сказал Икмет, тяжело дыша. Аладдин достал из-за пояса пистолет, вынул из кармана глушитель и навинтил его на ствол. Тщательно проверив оружие, он направил его в голову Михуты.

Два выстрела заставили оборваться его еще теплившуюся жизнь. Если бы не лязг затвора, выстрелы напоминали бы легкие хлопки в ладоши.

Михута больше не дергался, но его палач на всякий случай сделал контрольный выстрел в голову.

То ли из-за того, что Аладдин волновался, то ли у него после физической работы дрожали руки, но пуля лишь чиркнула по виску и с неприятным визгом срикошетила от стены, ударившись о дверной стояк.

— Е… твою мать, — как прапорщик, выругался азербайджанец.